Семья Рубанюк

— Это лишнее, папаша, — твердо сказал Сергей. — Спасибо! Вы себя не разоряйте.

— Какое, сынок, разорение?! — настаивал старик. — Мне старуха еще передаст. И зубы мои уже не берут…

— Ну, если передаст… немножко разорим…

— Кушайте, кушайте!

Сергей взял половину лепешки, две луковицы — себе я Арсену, остальное вернул.

— Вас, дедушка, за что посадили? — спросил Арсен.

— За внучку, сынок…

Старик всхлипнул и полез в карман за платком.

— Что же внучка? В партизанах или… подпольщица?

— Какое там! Четыре годика всего… и тех даже не было… Смешанный брак у ее родителей. В этом и вся вина… Невестка моя еврейка… Сын, конечно, ее одну не пустил, когда забирали, вместе и пошли… А потом… Это на той неделе было, в пятницу, заявляются солдаты… Кто-то донес, что девочка у нас проживает. Заявляются и требуют выдать им девочку. Томочку нашу схватили… Я, конечно, как стоял с палкой… ударил жандарма… Схватили меня… вот сюда кинули. Старуха два раза передачу приносила… Беспокоится… А девочку, видать…

Старик, сотрясаясь от плача, судорожно глотнул воздух.

Закрыв рукавом поношенного пальто лицо, он сидел так, пока немного успокоился.

Снаружи загрохотал засов. Дверь открылась с ржавым скрипом, и вошел полицейский.

— Чепурной, выходи!

На допрос вызывали Сергея впервые. Он забрал из-под головы Арсена свой бушлат, обмахнул рукавом носки сапог. Ему очень хотелось показать, что идет он в гестапо спокойно, однако Арсен заметил, что лицо его побледнело.

Вернулся он через два часа. На лбу и на шее краснели следы жгута, на верхней губе блестела кровь. Шатаясь, как пьяный, он добрел до нар, лег на живот и уткнулся лицом в ладони.

Арсен наклонился над ним, тихо сказал: — Сережа! А, Сережа! Давай тряпку намочим, компресс положу.

— Ну его!..

— У Унзерн а был?

— Ага…

Арсен молча глядел на обессиленное распластавшееся тело моряка. Два часа назад он был деятелен, полон энергии, жизнерадостен! Что сделали, гады, с человеком!

— Разговаривать можешь, Сергей? — спросил тихо Арсен, наклоняясь к моряку.

— Говори.

— Бежать не думаешь?

— Трудно… Я все приметил.

— И я кое-что приметил…

— Помалкивай пока… Договоримся.

Договориться им, однако, ни о чем не удалось. Арсена вызвали снова на допрос. Его допрашивал не Унзерн, и били меньше. Но когда он вернулся, Сергея в подвале не было.

— Сказали: «Собирайся с вещами!» — сообщил Арсену сосед по камере. — Наверное, совсем….

Все же Арсен почему-то надеялся, что моряк вернется, хотя заключенных из общей камеры забирали каждую ночь и каждую ночь во дворе слышались одиночные глухие выстрелы.

Несколько дней Сандунян вынашивал различные планы бегства. Но осуществить их не пришлось.

В Крыму произошли какие-то события. Комендатура тюрьмы стала поспешно рассортировывать заключенных. Однажды ночью из подвала взяли тридцать человек, а перед рассветом втолкнули новую группу.

Арсен, внимательно наблюдавший за происходящим, с трудом узнал в одном из заключенных Сергея. Моряк был настолько изможден и худ, что Арсен, хотя и успел здесь привыкнуть ко всему, содрогнулся. Он бросился к Сергею, помог ему добраться до нар.

— Живем, браток! — прохрипел моряк. — Добудь попить…

Арсен ни о чем не расспрашивал его, но Сергей сам, после того как выпил полную жестянку воды, зло поблескивая глазами, сказал:

— Хорош? В одиночку загнали… Стервы! За все время ел только два раза… хамсу… А пить не давали… Снег с подоконника лизал… Принеси еще кружечку.

Он пил жадно, крупными глотками. Худой кадык его, заросший рыжей щетиной; судорожно двигался над вырезом грязной тельняшки. Не расставаясь с пустой жестянкой, словно одно прикосновение к ней доставляло ему наслаждение, он сказал:

— Хотел, признаюсь тебе, кончать все… Гвоздь себе добыл… Там, в камере, скамейка садовая стояла… Ну, а потом решил: «Черта! Удеру! А не выйдет, хоть одного еще гада вот этими руками задушу…»

V

В последних числах января людей в общей камере подняли раньше обычного. У дверей стояли солдаты, появился начальник тюрьмы.

— Выходить всем! С вещами! Живо!

Арсен соскочил с нар, торопливо застегнул ворот гимнастерки. Сергей вставал с неохотой, потягиваясь и зевая. Он уже оправился после карцера и окреп, но накануне Унзерн долго держал его на допросе, и Сергей не выспался.

Арсен, помогая ему надеть бушлат, шепнул:

— Ты смотри, рядом становись…

— Понимаю…

Заключенные собирались, взбудораженно перекликаясь и толпясь в узком проходе между нарами.

— Эй, орлы, кто котелок брал?

— Спохватился! Тебя и без него напоят.

— Леонтий, ты мой сапог надел…

Из камеры выпускали по одному. Тут же, во дворе, заключенных построили.

Сыпал мокрый, пополам с дождем, снег; земля, истолченная множеством ног, чавкала под сапогами, липла к ним тяжелыми комьями.

Арсен, зябко поеживаясь (он был в одной гимнастерке), вслушивался в разноголосый шум за каменной стеной. Перекликались и пыхтели паровозы, лязгали буфера вагонов, уныло завывал рожок стрелочника…

Широкий двор лагеря кишел заключенными горожанами, среди них Арсен видел и подростков и дряхлых стариков, некоторые женщины были даже с грудными детьми на руках.

— Сколько их сюда нагнали! — сказал Арсен Сергею.