Семья Рубанюк

До начала посевной оставался добрый месяц, но уже полным ходом шла работа в бригадах: проверялся инвентарь, озимые посевы подкармливались навозом-сыпцом, ставился на отдых рабочий скот. Громак, забывая о сне, переоборудовал с помощью комсомольцев просторный дом Малынца под временный красный уголок и радиоузел.

За несколько дней перед этим Громак говорил на собрании коммунистов и комсомольцев колхоза:

— Учтите, товарищи, потрудиться нам предстоит напряженнее, чем до сих пор. Мы стали более крепкими, организованности у нас больше. Но надо не только залечить раны, нанесенные войной. Мы обязаны двигаться вперед, сделать за год столько, сколько в другой раз хватило бы на три-четыре года… Не можем мы топтаться на одном месте.

— Сделаем, — откликнулся со своего места Федор Лихолит. — Раз надо, сделаем!..

Простые эти слова крепко запомнились Петру. В душу его нет-нет да и закрадывались сомнения: «А осилим ли то, что задумали? В хозяйстве столько прорех, что, того и гляди, опять попадешь в отстающие… Не лучше ли подождать, пока вернутся с фронта самые молодые, энергичные, напористые?»

Но вспоминались твердые слова Федора: «Раз надо, сделаем!» — и тревога Петра рассеивалась.

XIII

В Днепре с каждым днем прибывала, поднималась полая вода. — Земля давно оттаяла. У обочин дорог, на криничанских огородах и садах сквозь прошлогодний рыжий бурьян пробивались прозрачно-нежные былинки травы. На тополях и вербах набухали, распускались почки.

В пасмурное и теплое мартовское утро к Петру в правление вошел высокий пожилой мужчина, в аккуратной солдатской шинели, без погон, в цигейковой ушанке. Пока Петро разговаривал с приехавшими из соседнего колхоза людьми, он, поминутно вытирая платком лоб, долго стоял около карты будущей Чистой Криницы.

Приезжие, наконец, попрощались.

Тогда солдат подошел к столу и, глядя на Петра большими навыкате глазами, отрекомендовался:

— Здравия желаю! Лаврентьев…

Петро, вглядываясь в тщательно выбритое лицо пришедшего со свежим шрамом на крупном, раздвоенном подбородке, узнал мужа Федосьи. Последний раз Петро видел его еще до своего отъезда в Москву на учебу.

— Здравствуйте, Ефим Васильевич, — пожимая его большую волосатую руку, сказал Петро. — Слыхал, слыхал, что приехали! Отвоевались, значит?

— Извиняюсь, правильное мое отчество — Сергеевич, — поправил Лаврентьев. — Вы меня помните плохо, мальчонкой тогда были… Отвоевался, товарищ председатель, по ранению, и пришел поблагодарить за жену и деточек, что не дали им погибнуть.

— Благодарить не за что! Да вы садитесь. Лаврентьев сел.

Сняв ушанку, осторожно положил ее на краешек стола.

— Зайду, думаю, посоветуюсь, — продолжал он, — потому что семейство мое, видать, на лето еще тут останется.

— А вы что же? Уезжать задумали? — с нескрываемым огорчением спросил Петро.

Лаврентьев, не отвечая, оглянулся на карту.

— Хочу спросить вас… вот этот план, он что планирует?

— Это схема наших работ в колхозе, — охотно пояснил Петро и слегка зарумянился, как и всякий раз, когда ему приходилось говорить с кем-нибудь о своих замыслах.

— Что же к чему? Поясните, пожалуйста…

— Там вон штрихом обозначены поля севооборота, зеленым — сады. Голубые кружки — пруды, водоемы. А вон те кружочки — новые фермы, мастерские, амбары, колхозный гараж…

Лаврентьев долго, не мигая, глядел на карту, потом перевел глаза на Петра.

— И когда думаете взяться за это дело?

— Уже взялись. Людей маловато, но кое-что делаем… Электростанцию к Первому мая пустим, питомник для молодых садов расширили.

— Так, так…

Лаврентьев снова повернулся к карте. Петро ревниво следил за выражением его глаз. О Ефиме Лаврентьеве еще до войны упрочилась добрая слава человека, у которого «золотые руки» и светлая голова. Первоклассный плотник, рассудительный и дельный человек, он жил неплохо и до коллективизации, но в колхоз вступил одним из первых, сразу оценив его преимущества перед единоличным хозяйством. И, следуя его примеру, в колхоз тогда потянулись многие середняки.

Петро не без волнения ожидал, как отнесется Лаврентьев к его планам, получившим пока воплощение вот в этой карте.

— Так, так; — задумчиво произнес Лаврентьев, как бы подытоживая какие-то свои мысли, но не торопясь их излагать.

— Куда же вы задумали уезжать, Ефим Сергеевич? — с деланым равнодушием осведомился Петро.

— Доложу, ежели интересуетесь… Лежал я последний раз на излечении в Краснодаре. Так вот из Майкопа туда приезжал инженер. С завода. Дуже приглашал мастером на деревообделочный. Квартира с огородом, деньги хорошие, ну и так и далее. По моей квалификации, думаю, в селе сейчас работы нету. Двери сколотить, заборчик поставить или еще такое подобное — это каждый может. Мудрости тут никакой нет…

«Это, дорогой товарищ, дудки! — слушая медлительную речь Лаврентьева, беспокойно думал Петро. — Придется инженеру другого мастера подыскивать».

Вслух он сказал: