Господин Тибо заговорил не сразу, он размышлял:
— Но, — как бы выразиться попонятнее? — не будет ли большим проявлением мужества отказать в такой просьбе, как ваша, во имя твёрдых принципов, чем уступить, будучи застигнутым врасплох, в минуту ослепления, из-за ложно понимаемого милосердия… по слабости, в конце концов.
Шаль кивками головы подтверждал правоту этих слов. Ораторские приёмы г‑на Тибо всегда действовали на Шаля, он так давно привык воспринимать соображения патрона, как свои собственные, что и сейчас сдался без спора. Только потом он сообразил, что одобряя речи г‑на Тибо, он тем самым обрёк на неудачу свой демарш. Но Шаль тут же смирился с этой мыслью. Привык смиряться. Разве в своих молитвах не обращался он к всевышнему с весьма законными просьбами, но и они тоже ни разу не были удовлетворены? Однако не роптал же он из-за этого на провидение. Г‑н Тибо в его глазах обладал точно такой же высшей, недоступной простому смертному мудростью, и он склонился перед ней раз и навсегда.
В своей решимости одобрять и молчать он даже собрался надеть протезы. И сунул руку в карман. Лицо его побагровело. Челюстей в кармане не оказалось.
— Надеюсь, вы согласитесь со мной, господин Шаль, — не повышая голоса продолжал больной, — что вы по доброй воле стали жертвой шантажа, вручив свою лепту, накопленную неустанными трудами, в распоряжение убежища для престарелых… светского и весьма подозрительного во всех отношениях. А ведь мы легко могли бы вам подыскать какую-нибудь приходскую богадельню, где человека содержат бесплатно, конечно, при условии, если у него нет средств и ему покровительствует лицо уважаемое… И если я отведу вам в своём завещании то место, на которое вы, видимо, рассчитываете, кто поручится, что, когда меня не станет, вы не попадёте в сети какого-нибудь пройдохи и он не оберёт вас до последнего моего сантима?!
Господин Шаль уже не слушал. Он вдруг вспомнил, что вынимал платок: значит, протезы упали на ковёр. Он представил себе в чужих руках этот интимнейший предмет, возможно, даже не слишком благоуханный, разоблачительный… Вытянув шею, он таращил глаза, шарил взглядом под столами и стульями и даже припрыгивал на месте, как вспугнутая птица.
Господин Тибо заметил его манёвры, и на сей раз его разобрала жалость. «А не увеличить ли ему сумму?» — подумал он.
Решив рассеять тревогу секретаря, он добродушно продолжал:
— Да, впрочем, господин Шаль, не впадаем ли мы в ошибку, смешивая порой бедность с нуждой? Конечно, нужда вещь опасная, она плохой советчик. Но бедность?.. Не является ли она порой некоей формой… замаскированной, конечно… благоволенья божьего?
В ушах у г‑на Шаля гудело, как у утопающего, и голос патрона доходил до него лишь невнятными всплесками. Усилием воли он попытался овладеть собой, снова ощупал пиджак, жилет и, чувствуя, что гибнет, полез в задний карман. И еле сдержал торжествующий крик. Протезы были здесь, завалились за связку ключей.
— Разве бедность, — продолжал г‑н Тибо, — не совместима для истинного христианина со счастьем? А неравномерное распределение земных благ, разве не оно является непременным условием общественного равновесия?
— Безусловно, — выкрикнул Шаль. Он негромко, но торжествующе хохотнул, потёр руки и рассеянно буркнул: — В этом-то вся прелесть.
Собрав слабеющие силы, г‑н Тибо взглянул на своего секретаря. Его тронуло такое бурное проявление чувств, и приятно было, что его слова встретили столь горячее одобрение. Сделав над собой усилие, он заговорил ещё любезнее.
— Я привил вам добрые навыки, господин Шаль. Вы человек пунктуальный и серьёзный, и, надеюсь, вы всегда найдёте себе работу… — Он помолчал. — Даже если я уйду раньше вас.
Возвышенное чувство, с каким г‑н Тибо живописал нищету тех, кому суждено его пережить, невольно передавалось собеседнику, заражало его. К тому же огромное облегчение, которое испытывал г‑н Шаль, на миг рассеяло все его тревоги о будущем. За стёклами его очков засиял свет радости.
Он воскликнул:
— В этом отношении, сударь, можете умереть спокойно, я уж как-нибудь выкручусь, будьте уверены! Я, как говорится, на все руки! Мастерю кое-что, и разные там мелкие изобретения. — Он хихикнул. — Есть тут у меня одна идейка, да, да… Можно сказать, целое предприятие, и когда вас не станет…
Больной приоткрыл один глаз: удар, по наивности нанесённый Шалем, достиг цели. «Когда вас не станет…» Что имел в виду этот болван?
Господин Тибо открыл было рот, чтобы спросить об этом, но вошла сестра и повернула выключатель. Неожиданно вспыхнул электрический свет. И тут, как школьник, услышавший звонок, возвещающий свободу, г‑н Шаль ловким движением руки собрал бумаги, несколько раз дробно поклонился и исчез.
II
Наступил час промывания.