Семья Тибо, том 1

— Нужно ли говорить, сударыня, что я, как никто другой, понимаю вашу тревогу? Как я уже заявил собравшимся здесь господам, об этих несчастных детях нельзя думать без душевной боли. Однако, сударыня, я утверждаю, не колеблясь ни секунды: совместные действия вряд ли желательны. Разумеется, действовать нужно; нужно, чтобы их нашли; но разве не лучше вести наши поиски раздельно? Иными словами: не следует ли нам больше всего опасаться нескромности журналистов? Не удивляйтесь, что я говорю с вами языком человека, который в силу своего положения обязан соблюдать некоторую осторожность в отношении прессы и общественного мнения… Разве я боюсь за себя? Конечно, нет! Я, слава богу, выше всей той мелкой возни, какую непременно поднимет враждебная партия. Но они бы хотели опорочить в моем лице дело, которому я служу. И, кроме того, я думаю о своем сыне. Не обязан ли я любой ценой избежать того, чтобы в этой столь щекотливой истории было рядом с нашим именем названо другое какое-то имя? Разве первейший мой долг не состоит в том, чтобы никогда и никто впоследствии не мог бросить ему в лицо упрека в отношениях некоторого рода — отношениях совершенно случайных, я знаю, но характер каковых является, прошу извинить за резкость, в высшей степени… предосудительным? — Приоткрыв на секунду веки, он заключил, обращаясь к аббату Векару: — Или вы иного мнения, господа?

Госпожа де Фонтанен побледнела. Она смотрела то на аббатов, то на Мадемуазель, то на Антуана; ее взгляд наталкивался на немые лица. Она воскликнула:

— О, я вижу, сударь, что… — У нее перехватило горло; сделав над собой усилие, она продолжала: — Я вижу, что подозрения господина Кийяра… — Она замолчала. — Этот господин Кийяр — жалкий человек, да-да, жалкий, жалкий! вскричала она наконец с горькой улыбкой.

Лицо г-на Тибо оставалось непроницаемо; его вялая рука приподнялась в сторону аббата Бино, словно для того, чтобы призвать его в свидетели и дать ему слово. Аббат ринулся в бой с пылкостью шавки:

— Мы позволим себе заметить, сударыня, что вы отвергаете прискорбные утверждения господина Кийяра, даже не зная, в сущности, тех обвинений, которые нависли над вашим сыном…

Смерив аббата Бино взглядом, г-жа де Фонтанен, по-прежнему доверяясь чутью, повернулась к аббату Векару. Выражение, с которым он смотрел на нее, было исполнено приятности. Застывшее лицо, удлиненное остатками волос, которые топорщились вокруг лысины, выдавало возраст аббата — примерно около пятидесяти. Тронутый немым призывом еретички, он поспешил вмешаться:

— Все мы понимаем, сударыня, как тягостен для вас этот разговор. Доверие, которое вы питаете к своему сыну, достойно величайшего восхищения… И величайшего уважения… — добавил аббат; у него была привычка во время речи подносить указательный палец к губам. — И, однако, сударыня, факты, увы…

— Факты, — подхватил аббат Бино уже более слащаво, точно собрат задал ему тон, — разрешите вам сказать, сударыня, факты весьма удручающи.

— Прошу вас, сударь, — прошептала г-жа де Фонтанен, отвернувшись.

Но аббат уже не мог удержаться.

— Впрочем, вот вам улика! — вскричал он, выпустил из рук шляпу и достал из-за пояса серую тетрадь с красным обрезом. — Только взгляните сюда, сударыня: как это ни жестоко лишать вас иллюзий, но мы считаем, что это полезно, ибо раскроет вам глаза!

Он сделал два шага по направлению к ней, чтобы заставить ее взять тетрадь. Но она поднялась.

— Я не прочту ни строчки, господа. Вторгаться в секреты ребенка, публично, без его ведома, не давая ему возможности ничего объяснить! Я не привыкла с ним так обращаться.

Аббат Бино остановился с протянутой рукой, на его тонких губах зазмеилась обиженная улыбка.

— Мы не настаиваем, — проговорил он наконец насмешливым тоном.

Положив тетрадь на стол, он взял свою шляпу и сел. Антуану захотелось схватить его за плечи и выставить вон. Его глаза, полные неприязни, встретились на миг с глазами аббата Векара и прочитали в них сочувствие.

Однако поведение г-жи де Фонтанен изменилось; с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая вызов, она подошла к г-ну Тибо, который по-прежнему сидел в кресле.

— Этот спор ни к чему не приведет, сударь. Я пришла лишь затем, чтобы узнать, что вы собираетесь делать. Моего мужа сейчас нет в Париже, мне приходится рассчитывать только на себя… Прежде всего мне хотелось вам сказать, что, по-моему, не следовало бы прибегать к помощи полиции…