Семья Тибо. Том 2

Жак, все время стоявший, заметил возле окна свободный стул и занял его. (Принимать участие в коллективной жизни для него было лучше всего вот так, когда он мог, не порывая контакта, избегнуть тесного соприкосновения с другими и, держась в стороне, вернуть себе самообладание, — тогда он испытывал не только чувство солидарности с товарищами, но и чувство братства. Удобно устроившись на стуле, скрестив руки и прислонившись головой к стене, он на мгновение окинул взглядом кружок: после минутной передышки все лица снова обратились к Мейнестрелю. Позы были различные, но свидетельствовали о напряженном внимании… Как он любил их, этих людей, отдавших себя целиком служению революционному идеалу, людей, чью жизнь, бурную и изломанную, он знал в подробностях! Он мог в идейном плане выступать против некоторых из них, мог страдать от взаимного непонимания, от некоторых грубостей, но он любил их всех, потому что все они были «чистые». И был горд их любовью к себе, ибо они любили его, несмотря на все, чем он от них отличался, потому что они чувствовали, что он тоже «чистый»… Внезапное волнение затуманило его взгляд. Он перестал видеть их, различать одного от другого; и на один миг этот круг людей, стоявших вне закона, собравшихся сюда со всех концов Европы, сделался в его глазах образом угнетенного человечества, которое осознало свое порабощение и, наконец восстав, собирало все свои силы, чтобы перестроить мир.

В тишине раздался голос Пилота:

— Возвратимся к русскому примеру, к этому великому опыту. Следует всегда к нему обращаться… Можно ли было предвидеть в тысяча девятьсот четвертом году, что предреволюционная ситуация станет революционной уже на следующий год после поражений на Востоке? Нет!.. А разве в тысяча девятьсот пятом году, когда эта революционная ситуация была создана обстоятельствами, можно было знать, совершится ли революция, пролетарская революция? Нет! И еще меньше можно было знать, победит ли она… Объективные факторы были превосходные, ярко выраженные. Но субъективные факторы были недостаточны… Припомните факты. Объективные условия — великолепные! Военный разгром, политический кризис. Экономический кризис: кризис снабжения, голод… И так далее… И температура стремительно поднимается: всеобщая забастовка, крестьянские волнения, бунты, «Потемкин», декабрьское восстание в Москве… Почему же все-таки революционная ситуация не смогла разгореться в революцию? Из-за недостаточности субъективных факторов, Буассони! Потому, что ничего не было готово! Ни подлинной революционной воли! Ни точных директив в уме вождей! Ни согласия между ними! Ни иерархии, ни дисциплины! Ни достаточной связи между вождями и массами! А в особенности — не было союза между массами рабочими и крестьянскими, никакой серьезной революционной подготовки у крестьян!

— Однако мужики… — отважился заметить Желявский.

— Мужики? Они действительно немного поволновались в своих деревнях, занимали поместья, кое-где пожгли барские усадьбы. Верно! Но кто же согласился выступить против рабочих? Мужики! Из кого вербовались полки, которые на московских улицах зверски расстреливали революционный пролетариат? Из мужиков, только из мужиков… Отсутствие субъективных факторов! — сурово повторил Мейнестрель. — Когда знаешь, что происходило в декабре тысяча девятьсот пятого года; когда подумаешь, сколько времени зря потеряла социал-демократия на теоретические дискуссии; когда убеждаешься, что вожди даже не договорились между собой о целях борьбы, даже не пришли к соглашению о тактике совместных действий, вплоть до того, что забастовка в Петербурге самым глупым образом прекратилась как раз тогда, когда начинался подъем в Москве, вплоть до того, что забастовка связистов и железнодорожников закончилась в декабре, как раз в тот момент, когда прекращение работы транспорта могло парализовать правительство и помешать ему бросить на Москву полки, которые раздавили восстание, — тогда понимаешь, почему в тысяча девятьсот пятом году в России революция… — Он на какую-то долю секунды остановился, наклонил голову к Альфреде и очень быстро прошептал: — …революция была заранее об-ре-чена!

Ричардли, который сидел, опершись локтями о колени и наклонившись вперед, играл пальцами, поднял изумленные глаза.

— Заранее обречена?

— Разумеется! — ответил Мейнестрель.

Наступило молчание.

Жак осмелился заговорить с места:

— Но в таком случае, вместо того чтобы доводить дело до такого конца, не лучше ли было бы…

Мейнестрель смотрел на Альфреду; он улыбнулся, не обращая взгляда к Жаку. Скада, Буассони, Траутенбах, Желявский, Прецель молчаливо выражали одобрение.

Жак продолжал:

— Поскольку царь даровал конституцию, не лучше ли было бы…

— …достигнуть предварительного соглашения с буржуазными партиями, — докончил Буассони.

— …воспользоваться конституцией, чтобы методически лучше организовать русскую социал-демократию, — добавил Прецель.

— Нет, я не думаю так, — тихо заметил Желявский. — Россия — это не Германия. И я думаю, что Ленин был прав.