Семья убийц

— Ты никто, Дунаев. Ты ничего не решаешь. Ты всего лишь винтик, шестеренка… Или просто шестерка.

— Ты можешь говорить все что угодно.

— Это ничего не изменит, да?.. Я так и понял, что ничего не изменится. Даже если я набью тебе морду.

— Не надо пробовать, — напрягся Дунаев.

— Ну да, ты же опер, всегда на острие событий. А я следователь, бумажная душа. Куда уж мне до тебя?.. Или попробуем?

Вопрос риторический, но прозвучал он как предупреждение, и Дунаев напрягся еще сильней — в готовности отразить удар. Но не отразил. Слишком уж мощно ударил Кауров — сначала кулаком в живот, а затем коленкой в нос. И снова ногой — все так же, на добивание.

Дунаев упал, быстро поднялся и, носом втягивая кровь, шагнул на Каурова. И остановился, нарвавшись на его решимость биться до конца.

— Будем считать, что квиты, — процедил он.

И, еще раз хлюпнув носом, вышел из камеры. Дверь закрылась, но Кауров еще долго смотрел на нее, потирая отбитый кулак. Возможно, не стоило избивать Дунаева, это могло выйти боком, но Родион не станет признавать свою ошибку.

Глава 32

Пятница, 15 июля, 11 часов 52 минуты

В кабинете работал сплит, но Евграфову зачем-то приспичило открыть окно и полной грудью вдохнуть свежего воздуха. А над городом висела грозовая туча, молния не сверкнула, но порывом ветра сдуло со стола фуражку.

— Плохая примета, — сказал Кауров.

— Типун тебе! — покосился на него Евграфов, но фуражку поднимать не стал. Глянул на нее и закрыл окно.

— Подними, пока не поздно.

— Командовать в камере будешь. В понедельник этап, готовься!

— Всегда готов, — вздохнул Кауров.

Отказал он Евграфову в лаврах победителя, не взял на себя все убийства и покушения, согласился только на убийство Ковягина. Евграфов, конечно, разозлился, наговорил гадостей, но потом успокоился. И даже не стал препятствовать естественному ходу событий. А они развивались, и «Форд» нашелся, и кровь преступника в нем обнаружилась. И Ковягина вывели на чистую воду, и Петелина. И с Рябухиным все ясно. Но Кауров занимался только Ковягиным — увы, в качестве обвиняемого.

— И Марина тебя не проводит, — злорадно усмехнулся Евграфов.

— А радуешься чего? — с отвращением глянул на него Кауров.

Он знал, что Марина исчезла вместе с Кириллом. И Родион сам в этом виноват. Сам попросил Ларцева спрятать Марину, если с ним вдруг что-то случится. И случилось. А Кирилл увез ее — на правах законного мужа. И где они сейчас, чем занимаются?.. Варианты ответа на этот вопрос не давали Каурову покоя, но вместе с тем он радовался тому, что Марина в безопасности. А если она снова сошлась с мужем, значит, такова судьба. Ему — в зону, а ей — счастья в личной жизни.

— А то, что из-за своей Марины ты будешь сидеть долго и нудно. Не примет суд твою самооборону, Ковягина ты застрелил твердой рукой, хладнокровно. Из чувства мести за свою Марину. Ковягин пытался ее убить, ты его за это наказал… Что скажешь?

— Суд скажет.

— Суд скажет, ты в этом даже не сомневайся!..

Туголуков вошел в кабинет без стука. Решительно открыл дверь, стремительно переступил порог. И на Каурова он пер, как бык на красную тряпку.

— Роман Витальевич! — залебезил Евграфов.

Кауров поднялся навстречу опасности, но Туголуков толкать его не стал. И, не поднимая головы, выдавил:

— Я хочу сделать заявление!

— Все что угодно, Роман Витальевич!.. Чай, кофе? — стелился Евграфов.

— Это я убил Ковягина!

— Роман Витальевич, ну что вы такое говорите?

Евграфов остановил взгляд на фуражке, которая все еще лежала на полу.

— Он оскорбил мою жену, и я его убил!

— Роман Витальевич! — снова подал голос Евграфов.

Но Туголуков на него даже не глянул, все внимание сосредоточив на Каурове.

— Хотите, чтобы я принял у вас заявление? — качнув головой, спросил Родион.

Не верил он Туголукову, скорее всего, очередная провокация, проверка на вшивость. И Каурова он проверял, и Евграфова.

— Садись, пиши! Я убил Ковягина!

— Роман Витальевич, может, коньячка? — спросил Евграфов.

И снова дверь открылась без предупреждения. Сначала в кабинет вошел атлетического сложения мужчина в костюме, а затем появился Натаров. Кауров удивленно смотрел на восставшего из мертвых. А Евграфов зачем-то кинулся к своей фуражке, поднял ее с пола и надел, как будто она могла защитить его от темных сил.

— Что смотришь? — ехидно усмехнулся Натаров.

Выглядел он неважно, бледный, осунувшийся, но шел хоть и тяжело, но без посторонней помощи.

— Уже похоронили?

Он шел к Евграфову, и тот правильно все понял, отошел в сторону, уступая гостю свое кресло.

— Они похоронили! — Кауров кивком указал на сникшего Туголукова.

— Умеешь ты смотреть в корень, майор, — усмехнулся Натаров, усаживаясь в кресло.

— Я так понимаю, гражданин Туголуков хочет признаться в убийстве?

— И гражданин полковник примет заявление… — сказал Натаров, указывая Евграфову на дверь. И неохотно поправился:

— Пока еще товарищ полковник.

И снова Евграфов проявил холуйскую смекалку, схватил Туголукова под руку и вывел его из кабинета. Натаров кивнул, глядя, как за ними закрывается дверь.