Семья в огне

Снова раздается знакомое тиканье. «Черт бы тебя побрал», – бормочет он себе под нос и делает шаг к дому (хотя это последнее, чего ему сейчас хочется). Чем ближе он подходит, тем громче становится звук. Да от этого грохота уже должен был проснуться весь дом! Сайлас представляет себе спящую наверху Лолли: интересно, она одна или со своим ботаником-всезнайкой? Они уже трахались или ждут медового месяца? Он дает волю воображению и представляет, как Лолли трахают – сверху будто бы даже доносится стон. Сайлас подходит еще ближе и прислушивается. Только тиканье, больше ничего, и он, не думая, идет на звук. Вот окно. Здесь слышно лучше всего, звук неумолимый и с каждой искрой все более громкий. Но никто, кроме Сайласа, его не слышит.

Сисси

Папа был красавец – высокий, плечи широченные, глаза зеленые, как трава. Мама увидела его и пропала. Они познакомились, когда ей было пятнадцать – кажется, вместе искали на берегу морских звезд или еще какую-то ерунду. Ему было восемнадцать, и он уже обручился с девушкой из резервации. Девять месяцев спустя, на втором этаже этого самого дома, в комнате, где теперь спит моя сестра Пэм, родилась наша старшая Хелен. Все пять девочек родились в той комнате, в маминой кровати. И теперь все пятеро вернулись домой – вдовами, разведенками или старыми девами, кому как повезло. Вот только мамы давно уж нет. Ее похоронили на кладбище Моклипса рядом с родителями, а не рядом с папой, который покоится в резервации. Думаю, даже пятнадцатилетней девчонкой наша мать знала, чего хочет. А хотела она отца. Хотела – и получила, пусть и женился он на другой. По слухам, когда папа пришел к родителям и признался, что обрюхатил белую девчонку из города, те даже бровью не повели – ни голоса, ни руки на него не подняли, а быстренько поженили его на той бедолаге из резервации, с которой он был обручен. Вот и все дела, как говорила мама. Та жена родила ему сына, а мама – пяток дочерей. Мама жила с бабулей и дедулей, втроем они нас и воспитывали. Папа несколько раз в неделю приходил на обед. Вечером – никогда, только днем. Когда он входил в дом, мы выстраивались строем, как маленькие солдатки перед проверкой. Он раздавал нам поцелуи и ириски, расспрашивал про учебу и мальчиков, подмигивал и садился с мамой на кухне – выпить кофе с бутербродом и выкурить папироску.

Мама окончила среднюю школу Моклипса, поступила в университет Грейс-Харбор и получила там диплом младшего бакалавра. Большую часть учебы она была беременна, и сплетни ее не волновали. У нее были бабуля, дедуля и мы, а на все остальное плевать она хотела. Кроме того, малолетние дети прекрасно отпугивали ухажеров. Она бы продолжила образование, да в Грейсе можно было проучиться только два года, а других университетов поблизости не было. Она устроилась помощником библиотекаря в библиотеку Ошен-Шорса и работала там до самой смерти в 2000-м. Папа умер в том же году. Его жена по сей день живет в резервации, ей около восьмидесяти. Она пережила и мужа, и сына, который погиб совсем недавно. Как и я, она переехала к родне. Мы с сестрами никогда с ними не враждовали, но и близко старались не подходить. Нам в резервации были не рады, вот мы туда и не лезли. Да и до сих пор особо не суемся.