Семья в огне

Лидия делает шаг к двери и тихонько стучит. Ни ответа, ни звука шагов. Тогда Лидия стучит еще раз, уже сильнее. Тишину нарушает скрип пружин, затем дверь открывается… и на пороге стоит она, Джун. У Лидии покалывает в ногах, и она – неожиданно для самой себя – облегченно вздыхает. Она успела втайне поверить, что выдумала этого человека. А заодно и всю жизнь, что предшествовала этому мгновению. Но вот она, Джун, стоит прямо перед ней – живое доказательство! Правда, новая Джун похожа на выцветшую версию Джун прежней, жившей в Лидиных воспоминаниях. И хотя она одета ровно так же, как и на похоронах Люка, ее практически не узнать. Она стала удивительно маленькой, и Лидия невольно вспоминает расхожее мнение о том, что знаменитости вживую выглядят гораздо меньше и хуже, чем на экранах и обложках журналов. Руки ее вытянуты по бокам, и она смотрит на Лидию так, будто та разбила хрупкую и очень дорогую вещь. Джун отпускает дверь, пятится в комнату. Лидия хочет заговорить, шепчет: «Джун…», словно убеждая себя, что перед ней действительно она. Та снова пятится, подходит к кровати и медленно садится, затем кладет на колени белую подушку. Лидия входит – в комнате идеальный порядок, темно и как-то неуютно, словно здесь никто никогда не жил. Она садится на кровать рядом с Джун. Вдыхает знакомый, едва заметный аромат сирени и вспоминает, как однажды спросила у нее, что это за духи. Джун с улыбкой ответила: «Тонкий аромат менопаузы». Той Джун, что умела порой стряхнуть серьезность и выдать превосходную шутку, больше нет. Вместо нее другая, которая до сих пор не сказала ни слова, которая сидит и щиплет подушку пальцами с коротко остриженными ногтями без намека на маникюр. Странно, но молчание не кажется Лидии неловким. Какое это утешение – просто быть рядом с Джун. Она нашлась и не сбежала. Тут-то до Лидии доносится шум океана.

За окном будто включили стереосистему – грохот волн. Она тут же ощущает запах моря и делает глубокий вдох. Тошноту и усталость как рукой сняло. Лидия поворачивается к Джун и смотрит на нее. Волосы сильно отросли и убраны в неопрятный узел, у корней которого стало намного больше серебра. Она похудела, лицо осунулось, от плотно сжатых губ к подбородку пролегли глубокие расщелины-морщины. Лидия пытается вспомнить голос Джун – и не может. Слезы начинают струиться по ее щекам, впервые после похорон. Под рев океана Лидия говорит (себе и Джун): «Я скучала». Она осторожно обнимает ее за тонкие плечи, и обе потрясенно вздрагивают от неожиданной близости. Уже очень давно к ним никто не прикасался. «Их нет», – вдруг говорит Лидия, сама не ожидая от себя этих слов. «Их больше нет», – повторяет она уже громче, словно бы только сейчас, в присутствии Джун, признает этот факт. Обе долго молчат. Лидия наконец уходит в туалет, а когда возвращается, ласково берет руку Джун и кладет ее себе на колени.

Девять месяцев назад эта самая рука одним взмахом заткнула ей рот, но сейчас Лидии хочется ее приласкать. «Я так много должна тебе рассказать», – говорит она и вспоминает Уинтона, единственного человека, с которым разговаривала в этом году. Описывает первый телефонный звонок, свою догадливость и одновременно глупость, свое одиночество. «Я слабачка, – произносит Лидия и повторяет это несколько раз. – Всегда была слабачкой». Тут ее взгляд падает на окно. На океан. Последний раз она видела волны с Эрлом, когда у них был медовый месяц в Атлантик-Сити. Но эти куда выше, могучее и величественнее. Лидия смотрит на волны, рассыпающиеся по песку белой пеной, и тут же чувствует, как что-то ее покидает. Это что-то было с ней всегда – и вдруг ушло.