Семья вампиров

— Фреди, это ты? — Она безумными глазами смотрела на отца, не узнавая его. — Фреди, ты прогнал его?

— Кого его, моя дорогая?

— Его, дедушку, не пускай его, не пускай!

— Успокойся, милая, там никого нет, дедушка умер, а ты видела сон.

— Сон, да, сон, но как ясно, — пробормотала мать. — Нет, это не сон!.. — снова заговорила она. — Правда, я уснула, но вдруг почувствовала, что кто-то вошел в комнату, лампада перед образом зашипела и погасла.

— Нет. Быть может, она и раньше погасла, а это шипела змея. Не знаю… В комнате был полумрак, — продолжала больная после короткого перерыва, — но я ясно узнала его, деда. То же бархатное платье и золотая цепь, а главное, те же злые глаза, чуть-чуть отливающие кровью. Горбатый нос и сухие губы. Это был он и не он!

— Полно, успокойся, — прервал ее отец.

— Нет, слушай. Он наклонился ко мне. «Почему ты не хочешь носить моего подарка? — тихо спросил он. — Попробуй». — В руках его было ожерелье с головою змеи. Он надел его на меня и поцеловал в губы. — При этих словах мать вытерла рот. — Губы его были холодные, точно рот лягушки, и от него скверно пахло: гнилью, сыростью… Вместо ожерелья на моей шее висела змея, которая тотчас же меня и укусила… Тут я потеряла сознание и ничего больше не помню… — закончила мать.

— Где же змея, мама? — не вытерпел я.

Тотчас же две хорошо знакомые руки подхватили меня и быстро унесли из комнаты.

— Где это видано, бегать ночью босиком, — ворчала Катерина.

— Да где же змея, няня? — не унимался я.

— Какая еще змея, просто мадам увидела дурной сон и закричала.

— А кровь на кофте, ведь я видел кровь?

— Ну, это не знаю. Надо спросить доктора. Да спи ты, спи, — ворчала няня, укрывая меня.

На другое утро солнце так ярко светило в нашу комнату, Люси так звонко смеялась и болтала, что я совершенно забыл и о ночном страхе и о змее.

Когда мы были готовы, Катерина, как всегда, повела нас здороваться с родителями. При входе в столовую она просила нас не очень шуметь, так как мама наша не совсем здорова.

На кушетке, обложенная подушками, полулежала наша мать. Даже мой детский взгляд заметил, как она побледнела и осунулась за ночь.

Почти не обратив на нас внимания, она обратилась к лакею:

— Где же Нетти, почему вы не приведете ее сюда? Вот уже полчаса, как я ее жду.

— Нетти нет дома, — отвечал заикаясь лакей. — Все утро мы ищем ее и не знаем, куда она делась.

— Но где же она, что это значит? — волновалась мать.

Лакей молчал.

— Разыщите, узнайте, кто видел ее последним, — распорядилась мать.

Лакей вышел.

Отсутствие собаки удивило и меня; я так привык ее видеть у ног матери, но все же судьба змеи интересовала меня больше, и с несдержанностью избалованного ребенка я спросил:

— Мама, ты нашла змею?

В ту же минуту отец сердито дернул меня за руку и прошептал: «Молчи».

С недоумением я посмотрел на него и на мать. Брови отца были грозно сдвинуты, а мать с легким стоном откинулась на подушки.

Прежде чем я опомнился, отец спокойным тоном спросил меня, не хочу ли я верхом съездить в деревню, что давно уже было мне обещано.

Удовольствие от предстоящей верховой поездки заслонило все. С криком радости я бросился на щею отца.

— Прикажи оседлать тебе Карего и пусть с тобой поедет Петро. Когда лошади будут готовы, зайдите сказать, я дам ему поручение. Только поезжай осторожно, не скачи особенно под гору, — кончил отец.

Через час мы уже выезжали из ворот замка. Пропуская нас, привратник просил Петро узнать, нет ли в деревне Нетти.

— До сих пор мы не можем ее найти, а мадам изволят сердиться.

Петро проворчал что-то вроде «старого дьявола», и мы осторожно начали спускаться под гору.

Я устал, Альф, до завтра.

Твой Д.»

Письмо шестое.

«Воспоминания, как рои потревоженных пчел, осаждают меня, и мне остается одно — писать и писать.

Итак, мы с Петро отправились в деревню.

Старый слуга нашего дома, Петро, обожал отца и меня, да и вообще любил всю нашу семью. Это был добрый, веселый старик, всегда готовый помогать мне во всех шалостях, достать ли птичье гнездо, смастерить ли удочку, принести ли живого зайца… В Петро я всегда находил усердного помощника.

Но за последнее время Петро очень переменился: его уже не интересовали больше ни наши зайцы, ни ловля рыбы, ни даже молодой ворон с перебитым крылом что подарил мне кучер.

Он молчал по целым часам, и только глаза его страшно бегали и как-то загорались злобой, когда он хотя бы издали видел проходившего по двору старого слугу, привезшего гроб из Америки.

Он что-то бормотал, и слова «старый дьявол» частенько срывались с его губ.

Вся дворня знала ненависть старика к приезжему американцу, и всех это удивляло, так как человека добрее и обходительнее, чем Петро, не было в замке.

Чем вызвал у него американец такую к себе ненависть — трудно сказать. Он был так тих и так непритязателен. Все время он проводил или в своей сторожке, которую починил, или в склепе, у гроба своего господина. Реже он тихо бродил в той части сада, где было его жилье.

Ни в людской, ни в кухне он никогда не появлялся. От общего содержания он тоже отказался.