Семья вдребезги

— Я его мать, Вита. Не ты, а я. Я не заменяла, я стала мамой Ильи, и останусь ею, пока жива буду, — отчеканила я, глядя в бесстыжие, так похожие на мои глаза.

Из глаз сестры слезы потекли. Красиво плачет, чтоб её, в этом мы не похожи.

— Я очень прошу тебя позволить мне быть с сыном. Даш, что бы ты ни говорила — это МОЙ сын, а не твой. Ты тётя, а мама — я. Это не изменит даже моя ошибка. Отдай мне Леона.

— Ты с ума сошла? — вскинулась я, спокойствия как не бывало.

— Ты же теперь знаешь правду. И, глядя на Леона, будешь понимать что родила его я. От мужа твоего. Срываться станешь на нём, ненавидеть. А я исправилась, и вину перед сыном всю жизнь хочу заглаживать. Просто верни мне моего мальчика! Роди своего, усынови, а моего — отдай, будь человеком.

Вита молит меня, и смотрит тоже с мольбой, рыдая беззвучно. Словно я отняла у нее ребенка, планирую на нем боль вымещать, а она — любящая мать. Оступившаяся. Черт бы ее взял! Да, оступиться каждый может, но не так!

— Ты больная, дорогая моя. Что ты несешь? Я даже разъяснять тебе не хочу, насколько твои предположения и просьбы неуместны. Легла под моего мужа в моем же доме, разыграла смерть своего сына, скинула его как балласт в детдом, и якобы раскаялась? Вита, если это все что ты хотела сказать — пошла вон из моего дома. Не приходи, не звони, встретишь меня на улице — сделай вид что мы незнакомы, — выплюнула с отвращением.

Большей мерзости я никогда не видела и не слышала. Как её вообще земля носит? Или Вита — попросту психопатка, лишенная эмпатии.

— Как я и думала, — всхлипнула она. — Ты меня ненавидишь из-за того, что мы с Данилом переспали. И срываться станешь на Леоне.

— Не стану. И сына зовут Илья. Уходи.

Сквозь рыдания Виты я услышала, как дверь тихо хлопнула.

— Даш, прости меня за Данила. Не я одна виновата, он тоже, но я юной была, вот и сглупила. Я бы никогда тебя не предала, просто выпила в ту ночь, и так случилось что мы переспали. Я, правда, жалею! Но я повзрослела. И когда Данил приехал ко мне пару дней назад — я прогнала его, отказала. Он накинулся на меня, приставал, а я… я не стала тебя предавать.

Вскинула голову. Данил стоит за спиной Виты, он успел услышать её последние слова.

Правда это? Очередное вранье? Вите я не верю. Но и Данилу тоже.

— Не нужно было ее впускать, — Данил подошел к столу, и Вита вздрогнула. — На выход иди, и больше здесь не появляйся. Сама не пойдешь — выброшу из дома силой. Даш, она врет, рассорить нас хочет. Не ведись, прошу тебя.

Глава 41

Смотрю на сестру, на мужа, мой взгляд носится по их лицам, и меня понемногу паника накрывает. Начинаю вместе их представлять той ночью, как он целовал ее, брал, он говорил, что прерываться боялся, что я передумаю и…трахался.

Как сумасшедший.

С ней.

Мне снова обидно и больно, и хочется пощечину ему влепить.

— Вита, иди, — повторил Данил. — К моей жене больше не приближайся.

— То есть как? — Вита обошла стол, словно опасается быть рядом с Данилом и, правда, верит, что он ее из дома выкинет. — Ты мне с моей близняшкой запрещаешь общаться? Данил, это перебор. Мы сестры, и в своих отношениях сами разберемся.

Она говорит, я почти ничего не слышу, в мозгах стучит молоточками та ее фраза: Данил приезжал к ней на днях, и она его прогнала.

Это ведь может быть правдой. И если муж был у Виты — меня даже Илья не остановит, мы разведемся сейчас, и я выше головы прыгну, я наизнанку вывернусь, я небо переверну, но сын останется со мной.

— Когда это было? — спросила резко.

— Даша, — муж поморщился. — Я ее выставлю — и мы с тобой поговорим.

— Да, и навешает он тебе лапши на уши, — кивнула сестра. — Родная, зачем мне врать? Он был у меня. Нетрезвый. Ночью ввалился. Помнишь, у родителей в холле диван стоит? Так твой муж меня на этот диван…

— Тебя что, Робб надоумил? — перебил ее Данил и оперся руками на спинку стула. — Вита, уймись. Я и ты — это твоя фантазия. Можешь Роббу ее рассказать. К моей жене не лезь — говорю второй и последний раз.

Они друг напротив друга стоят, их стол разделяет, я на них со стороны смотрю. Слышу лишь голос мужа — уверенный и спокойный, такой размеренный, убедительный. И мне хочется верить ему. Я унижена достаточно, они ведь уже меня лицом в грязь макнули. Если у Данила до сих пор что-то есть с Витой — я рехнусь. Мы же сестры. Близняшки. И это страшно — ощущать ее превосходство надо мной и умирать, как женщина. Я не смогла родить ребенка, а муж в ту ночь не нашел десять отличий. И если сейчас, из двух одинаковых тел он ее хочет — пора хоронить мою самооценку, поставить памятник и пустить некролог в газете: Даша никчемна, она копия, подделка, и зачем она нужна, когда есть оригинал.

Повело. Прижала пальцы к вискам и зажмурилась.

— Маленький, — шевеление воздуха, Данил метнулся ко мне. Подхватил на руки, понес куда-то. И зашептал. — Тихо. Все хорошо. Сейчас она уйдет.

Ненавижу себя за эту слабость, за то, что к мужу прижимаюсь и его слова меня успокаивают. Я ведь держалась все это время, такой стойкой была, мне есть за что бороться — мысленно напоминаю себе.