Семья вурдалака

По русскому славному царству,
На кляче разбитой верхом,
Один богатырь разъезжает
И взад, и вперед, и кругом.

Покрыт он дырявой рогожей,

Мочалы вокруг сапогов,
На брови надвинута шапка,
За пазухой пеннику штоф.

«Ко мне, горемычные люди,

Ко мне, молодцы, поскорей!
Ко мне, молодицы и девки, —
Отведайте водки моей!»

Он потчует всех без разбору,

Гроша ни с кого не берет,
Встречает его с хлебом-солью,
Честит его русский народ.

Красив ли он, стар или молод —

Никто не заметил того;
Но ссоры, болезни и голод
Плетутся за клячей его.

И кто его водки отведал,

От ней не отстанет никак,
И всадник его провожает
Услужливо в ближний кабак.

Стучат и расходятся чарки,

Трехпробное льется вино.
В кабак, до последней рубахи,
Добро мужика снесено.

Стучат и расходятся чарки,

Питейное дело растет,
Жиды богатеют, жиреют,
Беднеет, худеет народ.

Со службы домой воротился

В деревню усталый солдат.
Его угощают родные,
Вкруг штофа горилки сидят.

Приходу его они рады,

Но вот уж играет вино,
По жилам бежит и струится
И головы кружит оно.

«Да что, — говорят ему братья, —

Уж нешто ты нам и старшой?
Ведь мы-то трудились, пахали,
Не станем делиться с тобой!»

И ссора меж них закипела,

И подняли бабы содом.
Солдат их ружейным прикладом,
А братья его топором!

Сидел над картиной художник,

Он Божию Матерь писал,
Любил, как дитя, он картину,
Он ею и жил и дышал.

Вперед подвигалося дело,

Порой на него с полотна
С улыбкой святая глядела,
Его ободряла она.

Сгрустнулося раз живописцу,

Он с горя горилки хватил —
Забыл он свою мастерскую,
Свою Богоматерь забыл.

Весь день он валяется пьяный

И в руки кистей не берет —
Меж тем, под рогожею, всадник
На кляче плетется вперед.

Работают в поле ребята,

И градом с них катится пот,
И им в умилении всадник
Орленый свой штоф отдает.

Пошла между ними потеха!

Трехпробное льется вино,
По жилам бежит и струится
И головы кружит оно.

Бросают они свои сохи,

Готовят себе кистени,
Идут на большую дорогу,
Купцов поджидают они.

Был сын у родителей бедных

Любовью к науке влеком,
Семью он свою оставляет
И в город приходит пешком.

Он трудится денно и нощно,

Покою себе не дает,
Он терпит и голод и холод,
Но движется быстро вперед.

Однажды, в дождливую осень,

В одном переулке глухом
Ему попадается всадник
На кляче разбитой верхом.

«Здорово, товарищ, дай руку!

Никак, ты, бедняга, продрог?
Что ж, выпьем за Русь и науку!
Я сам им служу, видит Бог!»

От стужи иль от голодухи

Прельстился на водку и ты —
И вот потонули в сивухе
Родные святые мечты!

За пьянство из судной управы

Повытчика выгнали раз,
Теперь он крестьянам на сходке
Читает подложный указ.

Лукаво толкует свободу

И бочками водку сулит:
«Нет боле оброков, нет барщин —
Того-де закон не велит.

Теперь, вишь, другие порядки.

Знай пей, молодец, не тужи!
А лучше чтоб спорилось дело,
На то топоры и ножи!»

А всадник на кляче не дремлет,

Он едет и свищет в кулак.
Где кляча ударит копытом,
Там тотчас стоит и кабак.

За двести мильонов Россия

Жидами на откуп взята —
За тридцать серебряных денег
Они же купили Христа.

И много Понтийских Пилатов,

И много лукавых Иуд
Отчизну свою распинают,
Христа своего продают.

Стучат и расходятся чарки,

Рекою бушует вино,
Уносит деревни и села
И Русь затопляет оно.

Дерутся и режутся братья,

И мать дочерей продает,
Плач, песни, и вой, и проклятья —
Питейное дело растет!

И гордо на кляче гарцует

Теперь богатырь удалой.
Уж сбросил с себя он рогожу,
Он шапку сымает долой.

Гарцует обглоданный остов,

Венец на плешивом челе,
Венец из разбитых бутылок
Блестит и сверкает во мгле.

И череп безглазый смеется:

«Призванье мое свершено!
Недаром же им достается
Мое даровое вино!»

1849 г.