Семья Звонаревых

— Ведь это просто бабье сумасбродство, — тонким голосом жаловался уполномоченный. — Всякий раненый стремиться прежде всего попасть в безопасное место. Да и медицинский персонал под огнём будет работать плохо. Какая уж тут работа, когда кругом снаряды рвутся.

— Бегут из боя только трусы, а чем скорее раненым будет оказана помощь, тем лучше. Это им сохранит жизнь. Что же ещё нужно для солдата и командира? Неужели не ясно. что поступок госпожи Звонарёвой правилен и благороден? — отрезал полковник и отправился дальше.

Варю Хоменко нашёл в своём блиндаже.

— Надеюсь, Вы не в претензии, Михаил Игнатьевич, что мы выселили Вас к телефонистам, а сами обосновались здесь? — встретила его Звонарёва.

— В тесноте, да не в обиде, лишь бы раненым было хорошо да Вам, врачам и сёстрам, удобно работать. За всю войну первый раз вижу, чтобы передовой перевязочный пункт действительно оказался передовым и располагался в пехотных окопах.

К перевязочному пункту начали собираться ротные фельдшера и санитары. Они с любопытством поглядывали на Варю и сестёр милосердия.

— Неужто и в бою Вы останетесь тут? — спрашивали солдаты.

Вы будете здесь, отчего же и нам не остаться? — отвечала Варя.

— Так мы солдаты, мужчины, а Вы женщины — доктор да сёстры.

— Вот именно — врачи да сёстры. И быть здесь наш долг. Какие же мы тогда сёстры милосердия, если за милосердием Вам придётся тащиться версту с гаком?

Варя показала своим гостям некоторые новые способы перевязки. Сначала солдаты только слушали, но потом заинтересовались и сами начали задавать вопросы. Завязалась беседа, которая затянулась надолго. Хоменко тоже подсел к Варе и, посасывая трубку, одобрительно кивал головой.

Потом полковник подозвал к себе старшего разведчика Гриценко.

— Слухай, що я тоби буду казать, — проговорил полковник и, показав листовку солдату, приказал: — Щоб ты, як хочешь, разузнал мне, яки шкидник листы разбрасывает. Мерзостники эти нам у спину нож всажают. Поняв, хлопчик, що от тэбэ треба?

— Так точно, Ваше высокоблагородие, понял. Изловить щпигунов и шкидников, — ответил Гриценко и отошёл от командира, стараясь понять, каким образом попали к Хоменко им самим так секретно розданные листовки. Не иначе в темноте обронил, а какая-то шкура отнесла начальству.

Когда Хоменко наконец ушёл, Гриценко неожиданно окликнула Звонарёва.

— О каких листках говорил с Вами полковник? — поинтересовалась докторша.

— Якись подпольни листки. Я их и не бачив. Що в них писано, не знаю, — уклончиво ответил солдат.

— А Вы бы поинтересовались, — посоветовала Звонарёва.

— Мы и без чтения знаем, что в них написано. Только про то балакать не треба, — замкнулся солдат и поспешил отойти от докторши.

Звонарёва решила завтра же поговорить с Гриценко и с Блохиным.

Около полуночи разведчики тихонько выбрались из окопов и незаметно направились в сторону немецких укреплений, откуда доносился смутный шум голосов, стук лопат и кирок. Немцы торопились исправить повреждения. Увлечённые работой, они не слышали продвижения русских разведчиков, хотя стояла тихая тёплая ночь. С речки поднимался лёгкий туман, над которым методично взлетали германские ракеты. Не было слышно ни единого выстрела, и только нестройный лягушачий концерт нарушал ночную тишину.

Разведчики осторожно навели лёгкие мостики через речку и перебрались на вражеский берег. Подрывники положили патроны под кое-где уцелевшую ещё проволоку, подожгли фитиль и вернулись назад.

Только когда грохнул взрыв, немцы начали усиленно пускать ракеты, застрочили их пулемёты, заполыхали зарницы орудийных выстрелов, и несколько снарядов с визгом разорвалось над русскими окопами.

Русские батареи не замедлили с ответом, и скоро загрохотал весь фронт. Прошло с полчаса, пока артиллерийская дуэль утихла, и только лёгкие батареи ещё продолжали вести редкий огонь, мешая немцам исправлять повреждённые заграждения.

Хоменко, обходя окопы, делал последние наставления командирам наступающих рот:

— Не терять связи со мной и артиллерией. Солдатам идти смело и бить немчуру беспощадно. Работать штыком и гранатой, и только когда захватим окопы — приниматься за стрельбу. Cмотри, Гриценко, щоб ты мэни завтра десяток германцев в плен забрав, — обернулся он к чернявому разведчику с Георгиевским крестом.

— Цилу дюжину заберу, а не десяток, Ваше высокоблагородие, — бойко отозвался солдат.

Проходя мимо одного из свободных блиндажей, Хоменко заметил в нём белую косынку и, осветив блиндаж электрическим фонариком, увидел сконфуженные лица Зуева и Осипенко.

— Тю, хай ему грец! Никак, ковбасник! Я-то думаю, шо вин свою ковбасу стереже, а вин замисть ковбасы та гарну дивчину тутечке караулыть, засмеялся Хоменко.

— Никак нет! Я только проводил сестрицу и хотел повидать тётю Варю, смущённо оправдывался молодой офицер.

— Твою дивчину, сынку мий, постережуть четыре тысячи чоловик, тётя твоя спыть, а сам ты иди-ка до своей ковбасы. Смотри, як тилько займётся заря, я поднимусь з нею, — сказал Хоменко артиллеристу.

Ира тоже поторопилась прошмыгнуть в свой блиндаж.