Семидесятые (Записки максималиста)

15 июля

Письмо из Рамони от фитопатолога Ираиды Васильевны Поповой (52 г.). И. В. показалась мне наиболее интеллигентной среди Рамоньского народа. Любит музыку, литературу. Общительна, полна доброжелательства.

Мы долго с ней беседовали и "споткнулись" на том, что английский ученый прислал ей письмо с просьбой прислать оттиск ее работы, а она не ответила ему, боясь "сношений с иностранцами". Я сказал ей все, что она заслужила. И вот ее встречная аргументация, занявшая половину письма. Привожу дословно:

"Не знаю, удастся ли мне преодолеть в себе это "духовное рабство", как Вам было угодно выразиться, но система (подчеркнуто Поповой - М. П.) моя прочная и надежная: служить интересам отечественной науки и, если мои действия могут хотя бы на йоту препятствовать этому, то я не могу называться советским ученым... Моя переписка с учеными социалистического лагеря носит свободный, дружеский характер и обходится без цензоров. В трудах же, которые должны отправляться в капиталистические страны, многое может быть прочитано между строк и неправильно истолковано. Нам известно много фактов из практики встреч с такими представителями, которые основной целью визитов считают отыскание негативных сторон, а потом афишируют в худшем свете все то, что видели, и тех, кто радушно и гостеприимно встречал их. Так было с французской делегацией 1956 г., с американской в 1964 г. и т. д. Поэтому здесь речь идет не о единицах, а о коллективе ученых и их престиже в целом. У меня на этот счет, как теперь модно говорить, логика железная, и, конечно, здесь менторство вряд ли поможет..."

Отличный документ для познания системы взглядов отечественных специалистов (ученых?) 70-х годов XX столетия. За одно ручаюсь: письмо искреннее.

25 июля

Читаем с Ли роман Владимира Максимова "Семь дней творения" (самиздат). История рабочей семьи Лашковых "революцией мобилизованных и призванных", "хозяев жизни", по которым жизнь в конце концов проходит всеми своими гусеницами. Полотно огромное - от первых дней советской власти до сего дня. По существу это роман-ретроспекция. Старые, измученные, больные люди глядят в свое прошлое, глядят с ужасом, удивлением, отвращением. Максимов отлично знает жизнь "простых". Когда герои пьют - чувствуешь, что автор пил с ними, когда самозабвенно работают, веришь, что и автор знает это чувство. Страшная книга, полная смертей, жестокости и сминаемых жизней. Ли вздохнула вчера вечером, прочитав очередную главу: "Как хорошо-то, Господи! А я думала, что в России уже и нет, кроме Солженицына, других писателей..." Книга прекрасная, и тем горше осознавать судьбу ее и судьбу автора.

1 августа

Несмотря на мое письмо, в котором я решительно рекомендовал воздержаться от приезда в СССР, американка Эдит Луцкер (Ида Соломоновна) все-таки приехала. Она прислала мне телеграмму, и я встретил ее в Шереметьевском аэропорту. Я сразу узнал ее среди толпы иностранцев, проходящих досмотр: маленькая полная женщина (несмотря на 68 лет, о ней никак не скажешь - старушка), с черными, лишь кое-где седыми волосами. Энергия и физическая выносливость ее поразительны.

Она буквально одержима во всем, что касается ее работы. Откровенно говоря, мне жаль ее - я не верю, чтобы даже с такой энергией она смогла получить у нас доступ к архивам Владимира Хавкина. Выступить с докладом о Хавкине на Конгрессе ей тоже не дадут, скорее всего. И все же нельзя не гордиться этой одержимой - именно такие изменяют мир. Двигают общество.

16 августа

Встретился и беседовал с Владимиром Максимовым. Я говорил ему об огромном впечатлении от его "Семи дней творения". Максимов был на этот раз спокоен, открыт. Может быть потому, что встреча происходила в близком ему доме. Всегда колючий, жесткий, он открылся доброй и отзывчивой своей стороной. На мой вопрос о реалиях его книги он доверительно рассказал о своей, как он говорит, "пестрой" жизни. Рабочий-строитель, сидел трижды (не по политической статье). Дважды бежал из лагеря. Последний раз при побеге его избили так, что в 18 лет тюремщикам пришлось его актировать. Сидел в "психушке" - лечили от запоя. Говорит об этом без всякой аффектации. Со смехом рассказывает, как его в 1959 году "покупали" на Лубянке. "Зачем вам эти встречи с иностранцами... Оставьте это, мы вам поможем..." Разговор был долгим. Максимов ерничал, грубил и в конце концов его отпустили. Но то была пора, когда беседу начинали с заверений, что "мы твердо держимся принципов Феликса Эдмундовича".