Семигорье

Витька медленно пробирался среди цепей и шестерён, тряпкой очищал маслёнки, старательно шприцевал. Временами он видел Макара. Макар стоял на мостике, глядел из-под руки туда, где на краю поля женщины вязали снопы. Витькиного любопытства он не замечал. Зато Витька снизу хорошо видел его широкое лицо с резкими буграми скул, ровно, почти дочерна, обожжённое солнцем, и даже глаза, всегда ясные, спокойные, сейчас затенённые заботой.

Многих парней и мужиков знал Витька в своём Семигорье и в окрестных деревнях, но Макар был всем мужикам мужик.

В какой-то праздник вместе с другими мальчишками Витька толкался среди народа, гуляющего по селу, и увидел, как у магазина, на людях, сошлись в драке два приезжих подвыпивших мужика. Размахивая руками, они тупо колотили друг друга, всё больше зверея от ударов и крови.

Бабы грызли семечки, смотрели на драку, как на представление. Потом почуяли неладное, подняли крик, подталкивая своих мужиков разнять очумевших. Мужички отшучивались, под шуточками скрывали свой страх перед смертной дракой.

Тут и появился Макар Разуваев. Одетый на выход — в кожаной куртке, в зимней, с кожаным верхом шапке, при галстуке, он не задерживаясь прошёл сквозь толпу, вклинился между рычащими, растрёпанными мужиками и, став как будто выше, расшвырнул их по сторонам. Мужичонка пониже тут же приостыл, стоял, рукавом отирая разбитый рот. Другой, похудее, повыше, взъярился, длинной рукой подхватил с земли кирпич и, набежав на Макара, сунул кирпичом ему в лицо.

Бабы враз ахнули и взвизгнули: все видели, что Макар упал. А Макар словно вырос сбоку озверевшего мужика, как-то незаметно и как будто не сильно ударил его под бороду. Не торопясь, будто ничего не случилось, поднял с земли шапку, отряхнул, надел, подошёл к тому, что был пониже. Оглядывая лошадей у коновязи, коротко спросил:

— Которая твоя?

— Вона… — Мужик, всё ещё отплёвываясь и ошрая рот, показал на свою лошадь, запряжённую в телегу.

— Садись, езжай, куда ехал, — приказал Макар. — Да пораздумай в пути, что ко всему прочему ты ещё и человек… А вы, граждане, помогите этого долговязого в телегу перенести, не ровен час застудится. — Мужик, которого ударил Макар, всё ещё без движения лежал на земле.

В тот день появился в Семигорье человек, за которым Витька готов был идти на край света…

Витька, то плечом, то голым локтем елозя по горячим железкам, прошприцевал все узлы. Несмазанным остался один, самый нудный подшипник. Тянуться к нему было неловко — всё равно что рака в норе щупать. Тупым носом шприца Витька всё-таки достал головку маслёнки, но солидол внутрь не проходил. Лепился сверху на кожух. Занемелой рукой Витька ещё раза два давнул на шприц и вылез из-под комбайна. Следом и Макар спрыгнул с мостика.

— Всё? — спросил Макар. Он нагнулся, пучком соломы чистил свои солдатские штаны.

— Вроде всё… — сказал Витька. Он знал, что Макар не любил незаконченных дел, но не нашёл в себе сил сказать, что недоделал самую малость.

Макар молча достал из ящика ключ, не глядя на Витьку, полез к тому самому недоступному подшипнику. Долго висел под барабаном, как летучая мышь под застрехой, порой ударяя ключом по гулкому железу. Наконец вылез, держа в пальцах вывернутую маслёнку. В консервную банку плеснул керосину, прочистил маслёнку медной проволочкой, промыл.

— Намертво позабило. Вчера душу мотала…

Макар поставил маслёнку на место.

— Теперь смазку примет, — сказал он, вылезая. — Поди, побалуйся ещё разок.

Витька не смел поднять глаз, пальцами босых ног ковырял землю. Макар подкинул ключ, поймал, едва приметно улыбнулся. Из жестяного бачка они умылись. Макар расстелил на травяной меже полотенце, выложил из сумки яйца, хлеб, поставил жбан с квасом. Еды у Макара было явно больше, чем на одного.

— Садись, — позвал он.

— Спасибо, Макар Константинович. Я сыт, — как можно твёрже сказал Витька и для убедительности провёл ладонью по шее. — По горло!

— Ну, горло своё оставь. Держи хлеб. Яйца, картошку сам чисти. Ближе садись!..

Макар следил, чтобы Витька поел как следует. Заставил выпить две кружки квасу. Остатки еды прибрал в сумку лишь после того, как убедился, что Витька сыт, — парень отяжелел, глаза повеселели.

— Теперь признавайся: что вчера не пришёл?.. Васёнка сказывала?

— Сказывала. Не управился, Макар Константинович. С Волгой тягался.

— Это зачем понадобилось?

— Судьбу пытал. Всё думаю: судьба надо мной или я сам по себе?

— Так, — сказал Макар. На его тёмных пальцах охвативших колени, напряглась и побелела кожа. — Так. Значит, в Волгу головой — и чему быть?.. Не силён, мужик, прямо скажу!

— Не утоп же я!

— Вижу, что не утоп. Потонешь — учить поздно. Знать пора, друг-товарищ: судьбу не пытают, судьбу вытруживают!

Он встал, сдёрнул с сиденья брезентовую куртку, бросил под бункер, в тень.

— Садись! — приказал он.

Они сели рядом, почти касаясь друг друга.

Макар охватил свои плечи, его сильные пальцы как будто ощупывали мускулы под выгоревшей добела гимнастёркой.

— Судьба, Витя, — не случай, — сказал он серьёзно. — Это как человек уладит свою жизнь.

— Сам уладит?