Семиярусная гора

Молитва вполне привлекательна, если рассматривать ее на фоне хорошей пищи, солнечных, радостных деревенских церквей и зеленых английских сельских пейзажей. А все это и подразумевает Церковь Англии. Это религия класса, культ особого сообщества, группы, даже не всей нации, а ее правящего меньшинства. Это фундаментальная основа его сплоченности и в наши дни. В ней мало доктринального единства, еще меньше мистической связи между людьми, многие из которых вовсе перестали верить в благодать Таинств. То, что держит людей вместе – это властное притяжение общественной традиции и упрямая настойчивость, с которой они продолжают цепляться за определенные общественные нормы и обычаи, в основном ради самих себя. Церковь Англии почти целиком обязана своим существованием сплоченности и консерватизму английского правящего класса. Сила ее не в чем-либо сверхъестественном, но в мощных социальном и национальном инстинктах, которые связывают воедино членов касты. Англичане держатся за свою Церковь точно так же, как они держатся за своего Короля и свои старые школы, – ради огромного комплекса безотчетно милых устоявшихся образов английской провинции – старинных замков и коттеджей, игры в крикет долгими летними днями, общих чаепитий на берегу Темзы, крокета, ростбифа, курения трубки, рождественских представлений, «Панча» и лондонской «Таймс»[99], и прочих очаровательных картин, одна мысль о которых отзывается теплом и неизъяснимой грустью в сердце англичанина.

Я окунулся во все это, едва поступив в Рипли Корт, и вскоре все, что в моем стремлении молиться и любить Бога было надмирного, оказалось размыто и сведено к естественному. В итоге благодать, данная мне, была удушена – не сразу, но постепенно. Пока я жил в этой мирной оранжерейной атмосфере крикета, итонских воротничков и искусственного детства, мое благочестие было искренним. Но как только хрупкая иллюзия рассыпалась, – как только я поступил в среднюю школу и увидел, что под налетом сентиментальности англичане столь же брутальны, сколь и французы, – я не захотел и дальше придерживаться того, что представлялось мне явным лицемерием.

Тогда я обо всем этом не мог рассуждать. Даже если бы ум мой был достаточно развит, у меня не было верного ракурса. Кроме того, все происходило скорее на уровне эмоций и чувств, чем ума и воли, вследствие туманности и бесплотности англиканского учения в том виде, как оно преподносилось с большинства кафедр.

Ужасно думать о благодати, остающейся невостребованной в этом мире, и о людях, которые потеряны для нее. Возможно, одним из объяснений бесплодности и беспомощности англиканства в нравственном отношении является недостаток живой связи с Мистическим Телом Истинной Церкви, социальная несправедливость и классовое угнетение, на которых оно основано: поскольку это преимущественно классовая религия, она причастна грехам класса, от которого неотделима. Но это лишь предположение, отстаивать которое я не готов.

Я считался переростком для старой доброй Рипли Корт, мне исполнилось уже четырнадцать, но я должен был освоить в достаточном объеме латынь, чтобы прилично выглядеть на вступительном экзамене и получить стипендию в какой-нибудь привилегированной средней школе. Будучи отставным директором приготовительной школы, дядя Бен авторитетно выбирал ту, что подошла бы для меня. В свое время дядя Бен подготовил немало учеников для Винчестера[100] и питал к этой школе глубочайшее уважение, но поскольку Отец был беден, да еще художник, то о таких солидных заведениях, как Харроу или Винчестер, речи не шло. Не только потому, что Отца не рассматривали в качестве человека, способного оплачивать счета (хотя, собственно, оплачивать их должен был из Америки Папаша), но и потому, что экзамены стипендиального уровня в этих школах были бы для меня слишком трудными.

Окончательный выбор удовлетворил всех. Это была малоизвестная, но пристойная школа в Мидланде, старинная, с собственными традициями. Не так давно ее рейтинг стал постепенно расти благодаря усилиям превосходного директора, который, правда, должен был вскоре выйти на пенсию, – в таких вещах дядя Бен был весьма осведомлен. Тетя Мод одобрила выбор, сказав:

– Я уверена, ты увидишь, что Окем[101] – очень милая школа.

Глава 3 Сошествие во ад [102]

I

Осенью 1929 года я поступил в Окем. В самой атмосфере маленького торгового городка с его школой и старинным собором четырнадцатого века, что вознес серый шпиль посреди Мидландской долины, было что-то симпатичное и мирное.

Окем действительно был малоизвестным. Единственное, чем он мог гордиться, – тем, что он главный и практически единственный город в самом маленьком графстве Англии. Здесь не было даже крупных дорог или железнодорожных линий, которые проходили бы через Ратленд[103], за исключением Большой Северной дороги[104], огибавшей границы графства Линкольншир.