Семиклассницы

— Нет, — хмуро ответила Наташа и приготовилась слушать нотацию. Сейчас начнутся рассказы о воображаемой девочке, которая всё решительно делает, как полагается. Так уж примерна, такая тихоня — глаза не глядели бы!

Но мама не стала рассказывать рассказы, а просто спросила:

— Почему не была? Учиться-то надо?

— Лучше работать пойду. Поступлю к тебе на завод. По крайней мере фронту помощь.

— Такую пигалицу на завод не возьмут. Не доросла до завода. А фронту и в школе можно помогать.

— «Хор.» по литературе получила — фронту помогла? — съязвила Наташа. — А «отлично» — ещё больше помогла. Ах, оставьте басенки для глупеньких детей!

Мама удивлённо сощурилась:

— На твою пословицу ответная есть: «По разуму — речи».

— Понимай: не перевелись под луной дураки!— воскликнула Катя.

Отбросив учебник, она вскочила с дивана и, сладко потягиваясь, умильно затянула:

— Мамуленька, науки меня утомили. Разреши немного развлечься. В госпитале кино.

Она надела берет набок, потом прямо, снова набок, наконец решительно сдвинула на затылок и махнула рукой: на зеркало неча пенять, коли рожа крива.

Впрочем, это было кокетством. Быть не может, чтобы Катя не знала, какая она прехорошенькая!

— Не буянь, Наташа, а то мы с мамой покажем тебе спектакль «Укрощение строптивой», —пригрозила она уходя.

Мама взяла книгу, устроилась в уголке на диване и, подперев щёку ладошкой, так уютно читала, что зависть смотреть! Разговора с Наташей как не бывало. Нет, они, видно, и правда её не считают за маленькую! Ни упрёков, ни воспитательной беседы. Живите по своему усмотрению, сделайте милость! А, пожалуй, Наташа действительно оказалась в дураках. Чего взбунтовалась? Обиделась на Федьку Русанова?

— Значит, учиться? — смиренно спросила она.

Мама вздохнула:

— Не дают почитать!

— Поговорим по душам? Мамочка! — взмолилась Наташа. Мигом скинула туфли, забралась на диван, подсунула голову под мамину руку. Век бы сидеть так, как цыплёнок под крылышком! Тепло, хорошо.

— Мне в твои годы трудней приходилось, — говорила мама, задумчиво вороша густые Наташины волосы.

— Ты расскажи. Как?

— А вот так. Отец с матерью учительствовали в деревне. Средней школы поблизости нет. Поезжай за образованием в город, за полста вёрст от дому. Был девятнадцатый год. В нашей Владимирской губернии тихо, в других же местах по стране гражданская война в полном разгаре. В городе голод. Четвертушку хлеба выдавали по карточкам. Приедешь домой на каникулы, родители из учительского своего пайка соберут пудовичок муки, сухарей накопят. Сами впроголодь насидятся, чтобы в ученье меня снарядить. До разъезда от дома вёрст десять. Топаешь с мешком через плечо, как двугорбый верблюд. Тяжеленько в пятнадцать-то лет! И боязно. Девчонка! Кому не лень, тот и обидел. Однако ничего. Не обидели. И с волками встреч не было, хотя и лесом дорога. А боялась в зимнюю дорогу волков!

Поезда тогда шли без расписания, как придётся. На разъезде битком набито народу — махорка, дым, разговоры! Каких только былей и небылиц не наслушаешься, пересыпанных мужицким солёным словцом!

Куда и откуда не ехал народ! Вся Россия на колёсах. Красноармейцы — на фронт. Демобилизованные и раненые — с фронта. Город — в деревню за картошкой и хлебом. И я между народом, ученица школы второй ступени, со своим прожиточным минимумом — пудовичком ржаной муки на спине.

Поезд подойдёт, вывалит из разъезда народ на платформу и к вагонам — на приступ. Пассажирских вагонов не помню, чаще теплушки. Паровоз дышит: пых-пых! Тяжко, часто, торопится отдышаться — да дальше. Народ мечется от теплушки к теплушке. И я мечусь.

«Дяденька, пустите! Подсадите, дяденька!»

Пробегаешь — паровоз загудел, и покатились теплушки. Мимо, мимо. И последняя площадка, вся залепленная снегом, заросшая льдом, кондуктор на площадке в бараньем тулупе, и красный фонарь — мимо. На рельсах завьюжит, заметёт. Когда-то из такой вьюги придёт другой поезд? Уедешь ли с ним?

Вот как твоей матери доставалось ученье.

В первый же день

Школа, в которой Наташа училась до войны, была обнесена дощатым забором. Здесь помещался госпиталь. До ближайшей женской школы надо было пройти два переулка. Дальше через два переулка учились мальчики.

Занятия в школе давно начались. Наташа представила, как все будут шёпотом её обсуждать: новенькая! Она задержалась в коридоре, разглядывая картины, нарисованные прямо на стене и изображающие то весенний пейзаж неестественно ярких красок, то не менее жизнерадостный пионерский поход, и со звонком вошла в класс.

В классе действительно зашептались:

— Глядите, новенькая. Откуда она? Волосы распустила. Без книжек пришла…

Наташа старалась держаться независимо и гордо, но руки мешали, она решительно не знала, куда их сунуть. Вдруг раздался спасительный возглас:

— Тихонова! В один класс попали! Садись ко мне.