Семиклассницы

К концу третьих суток начались подмосковные дачи. Летели заборы, телеграфные столбы и платформы, московское небо летело навстречу.

На перроне ожидала толпа встречающих. Из вагонов кричали, на перроне тоже кричали. Встречающие рвались к ребятам.

— Дайте выйти детям! Товарищи родители, да успокойтесь же, целы ваши дети! — уговаривали воспитатели.

На «товарищей родителей» уговоры не действовали.

— Коля! Колюшка! — слышался чей-то срывающийся от волнения голос.

— Внученька! Где ты? Покажись!

— Бабушка! Вот я!

Суматоха была страшная. На площадке вагона образовалась пробка: ни туда, ни сюда.

Наташа вдруг вся обессилела и не могла поднять вещевого мешка.

— Наташа! Тихонова! Твои здесь! — отчаянно завопил откуда-то из конца вагона Дима Добросклонов.

Наташа глянула в окно и прямо под окном увидела на перроне Катю и маму. И они увидали её. Мама, худощавая, как девушка, страшно бледная, кинулась к окну, ухватилась за раму, губы у неё искривились, она смеялась и плакала. А Катя исчезла. Она протолкалась в купе. Через несколько секунд Катины руки обнимали и тормошили Наташу.

— Наталка! Дай на тебя поглядеть! Выросла. А здоровенная стала! — кричала Катя. — Не узнать! Настоящая колхозница. Щёки-то, щёки какие красные!

Наконец, с помощью Кати, Наташа выбралась кое-как на перрон.

— Два с лишним года! Два с лишним! — повторяла мама, поспешно и жадно целуя Наташу в глаза, губы, нос. — Скажи что-нибудь! Тебе неплохо там было?

В интернате было неплохо. Но никто не поцеловал там Наташу за эти два с лишним года.

— Нет, вы только взгляните на её щёки. Не ущипнёшь! — хохотала Катя.

И Катя и мама рядом с Наташей казались заморышами. Тощенькие, хрупкие.

— Ну вот, и собралась семья вместе! Господи боже, наконец-то! — говорила мама, крепко, как маленькую, держа Наташу за руку.

Дома всё восхищало и удивляло Наташу. Повернула выключатель. Батюшки! Электрический свет. В Нечаевке электричества не было. Сидели с керосиновой лампочкой, а то и с коптилкой. И книжный шкаф, батюшки! Стоит на месте целёхонек. Наташа раскрыла дверцы, полюбовалась разноцветными полками. Книг-то, книг-то! А вот и старый знакомец диван, с продавленным сиденьем под полосатой украинской плахтой, и круглый стол перед диваном. А железной печурки перед войной не было. Печурку поставили, когда в первую военную зиму центральное отопление отказало работать.

Катя вскипятила на примусе чайник, сели за стол. Наташа развязала вещевой мешок, достала к чаю Фенины пироги с капустой и ржаные сдобные лепёшки.

— Ой-ой! — закричала Катя. — Ты богато жила в своей Нечаевке. Мама! Иди скорее питаться.

— Ешьте! Голодное брюхо к работе глухо, — с притворной грубоватостью приглашала Наташа, стесняясь показать свою нежность к маме и Кате.

— Фольклор! — прыснула Катя.

Мама поддержала Наташу:

— С сытым брюхом действительно веселее.

Они так аппетитно принялись за еду, что Наташа мысленно воссылала благодарности Фене. Катя с набитым ртом несвязно расспрашивала её о нечаевской жизни, перебивала себя, перескакивая с предмета на предмет.

— Где вы там размещались? В избах? А мылись где? В бане? Что-о? И в печке парились? С Феней? Вот здорово! А с колхозными ребятами дружили? Как! И верхом научилась ездить? Врёшь, Наташа. Не верю! А река называлась Бабухой? Ах, прелесть какая! И в лес за грибами ходили? А лес далеко?

Наташа едва успевала отвечать. Оттого, что Катя с таким нетерпеливым любопытством расспрашивала, жизнь в Нечаевке стала представляться Наташе полной приключений и необыкновенных событий. Хотелось поразить чем-нибудь маму и Катю.

— Лес далече, — рассказывала она, держа в растопыренных пальцах блюдце и вкусно прихлёбывая чай.— Там, в лесу, барсуков полно. Рылы барсучьи клыкастые, честное пионерское, сама видела! Серых волков полно. А мы не боялись. Уйдём на целый день малину собирать по оврагам. А в оврагах змеи. Был один случай в старые времена: отбилась овца от стада, пастушонок пошёл искать. Ходит, ходит по лесу до вечера и вдруг запнулся о сук. А сук как разогнётся, как хлестнёт по плечам пастушонка! Пастушонок не опомнился, а змея обвила его с ног до шеи, голова змеиная с жалом качается у самого лица и шипит. И удавила пастушонка.

— В старые времена такое случалось? — обеспокоенно спросила мама.

— И теперь бывает. Да мы не боялись. Мы от змей заговор знали.

— Это что такое?

— Змея, всем змеям большая, спрячь своё жало! А если не спрячешь жало, нашлю на тебя грозную тучу: громом побьёт, молнией пожжёт. Никуда от моей грозной тучи не укроешься — ни под землёю, ни под межою, ни в дремучих лесах, ни в оврагах, ни в ямах, ни в дуплистых дубах, ни в норах…

Наташа говорила низким голосом, отрубая слова, тёмные и продолговатые, как сливы, глаза её мрачно светились.

— Наталка! — всплеснула Катя руками. — Чего только не привезла из Нечаевки!

Мама отодвинула в сторону недопитую чашку чаю и серьёзно спросила:

— Ну хорошо, заговорам научилась. А ещё чему?

— Ещё снопы вязать умею. Лён теребить. Овец с Фениной матерью на скотном дворе стригли.

— Показывай ладони, — приказала Катя.