Семилетняя война

Ещё в 1731 году хан одной из трёх групп казахских племён, так называемый Младший жуз — Абул-Хаир, обратился с просьбой о российском подданстве. Идея была принята благосклонно. Но Абул-Хаир интересовался прежде всего практическим вопросом — как его новые владыки собираются защищать его и его народ от Джунгар? Петербургу ответить было нечего, поскольку на юго-востоке Россия не располагала ни войсками, ни путями их доставки, ни операционными базами. Выходом явился план обер-секретаря Сената Ивана Кирилловича Кириллова, предложившего создать Оренбургскую экспедицию с целью защиты жуза Абул-Хаира путём — для начала — постройки крепости у впадения Ори в Яик. Кириллова и назначили руководителем экспедиции, немного химерической, поскольку предполагалось проложение охранных путей аж до Индии и торговля с Ближним и Средним Востоком — что ничуть не смущало начальника-энтузиаста.

Жизнь нагло и мерзко обманула Кириллова. Башкиры, недовольные тем, что на искони принадлежавших им землях строятся какие-то, им явно ненужные, крепости, учинили злонамеренные волнения. Он начал бомбардировать кабинет и Сенат донесениями, которые под благостные кивки многомудрых голов правителей и сберегателей державы, осенённых завитыми париками, читаем секретарь:

   — Башкиры — неоружейный народ и враждуют с киргизами. Никогда не следует допускать их к согласию, а напротив, надобно нарочно поднимать друг на друга и тем смирять...

Снова одобрительные кивки... “Разделяй и властвуй!” — этот Кириллов молодец: в глухой азиатской стороне применяет принцип императоров Великого Рима! Резюме: усмирительную политику междуусобиц продолжать, подкрепив её регулярными войсками во главе с надёжным руководителем. Кандидатура Александра Ивановича Румянцева возражений не встретила. И замаршировали, захлёбываясь в июньской пыли, гренадеры. Драгуны, мерно покачиваясь в высоких сёдлах, глядели веселее. Но также муторно — идти воевать на край света! Где земля немеряна и всё чужое — любой заробеет...

   — Любезный Иван Кириллович, — мягко, но придерживая незаметно уже начинавшее дрожать веко — так его допёк собеседник — почти нежно проговорил Румянцев, — целиком разделяя Вашу мысль, столь часто и подробно излагаемую в Петербург о том, что должно смирять башкирцев кайсаками, а кайсаков смирять башкирцами, позволю себе спросить вас: ваш Тевкелев — он как? Специально разжигает ненависть к нам местных жителей? Ведь поначалу простые башкиры относились к нам — ну, тепло, это понятно, вряд ли, — но терпимо, то есть спокойно, я бы даже сказал, равнодушно. Что нам, собственно, от них и требуется. У них своя свадьба, у нас своя свадьба. Так, кажется, говорят в народе? А Тевкелев...

   — Российский полковник Тевкелев знает, дорогой Александр Иванович, в отличии от некоторых, как нужно обходиться с бунтовщиками! И он выполняет мои приказы.

   — Ваш крещённый мурза Тевкелев принесёт гораздо больше вреда, чем пользы, хоть вы его и держите как главного знатока по вопросу инородцев. Он дик по натуре. Да и, кроме того, доказывает нам свою лояльность. Слыхали, как говорят: хочет быть святее папы римского?

   — Не слыхал. И знать не желаю, чего вы там набрались за границами вашими!

   — Да это наше, Иван Кириллович. Ну, не слыхали — бог с ним! Меня-то хоть послушайте: жестокостью ничего не добьёшься. Нужно мягчe!

   — Господин Румянцев! Как начальник Оренбургской экспедиции я буду придерживаться своих методов!

   — А я, господин Кириллов, как командующий войсками, своих!

Если обратиться ещё раз к пословице: когда паны дерутся — у холопов чубы трещат. Разногласия начальников привели к новой вспышке восстания, затронувшей и русские деревни вблизи Уральского завода. Именно с помощью этих русских крестьян, организованных в отряды, преемнику Кириллова — Василию Никитичу Татищеву удалось усмирить зауральскую часть Башкирии. Сторонник гуманных мер, он постоянно конфликтовал и с Кирилловым, и позднее с Тевкелевым из-за их жестокого отношения.