Очевидно, что модернистскую программу права погубила потеря социального и культурного контекста и приоритет абстрактных норм над реальными социальными отношениями. Естественным будет предположить, что наличие культурного и социального контекста в конкретных ситуациях – cвоего рода индекс гибкости общества в том случае, когда общество в целом характеризует косность и жесткость (Offe 1987). Именно социальный контекст правовых конструкций позволяет экспериментировать с инновационными формами социальных отношений (дерегуляция, контракт), т. е позволяет по-творчески подойти к возможности интердисциплинарного, новаторского синтеза различных методов, парадигм, эпистем, социальных практик, процедур. Наиболее четко проникновение постмодернистского начала в область правотворчества заметно в сферах охраны окружающей среды, единой сельскохозяйственной политики в рамках Евросоюза, публичноправовой и частноправовой этики, расширения гражданских свобод с помощью «хартий», глобализация и интернационализация нормотворчества в отрасли экономического и финансового права (Clam, Martin 1998).
Это открывет дорогу к представлению о правовом плюрализме, правовом релятивизме. В глазах постмодерниста модернистская модель права как иерархической пирамиды теряет свою ценность, уступая дорогу сложной, многоуровневой, но далеко не иерархической, модели права, которую скорей можно было бы уподобить ячейкам внутри вавилонского башни, внутр которой перемешенны различные стили, стратегии, воззрения, объекты, тексты и далеко не тождественные друг другу прочтения этих текстов. Поэтому актуальность исследований в области семиотики права оправдывается популярностью современного, постмодернистского анализа права (особенно в виде
Даже в теоретическом разрезе нельзя говорить об аналитической однородности правовй мысли постмодернизма, ведь отсутствует само понимание того, какие же течения составляют костяк постмодернисткого подхода. Для немецких теоретиков права таковыми, без сомнения, будут новая риторика, теория правового дискурса, учение о правовой аргументации и системная теория. Однако ученые англоамериканского правового пространства резервируют статус «постмодернистский» за критическим движении права, деконструктивизмом, феминизмом и семиотикой.
Описывая состояние правовой мысли в условиях постмодерна, Жак Шевалье отметил, что кризис незаконченого модернистского проекта в рамках теории права вызвал ситуацию, когда под постмодернизмом понимается скорее антимодернизм, чем гипермодернизм (т. е. развитие модернизма). Поэтому-то переход от «юридического модерна» к постмодерну ознаменовала «смена парадигмы», (но не права в широком смысле этого слова, а скорее теории), своего рода «квантовый скачок»: юридический постмодернизм воспринимается как отрицание модернизма; пытаясь преодалеть модернисткую систему ценностей, интеллектуальный режим модернизма, постмодернизм отсылает к прошлому (Douzinas & Warrington 1991:14), отрицая понятие самой правовой системы, подвергая сомнению любую идеологизирующую интеллектуальную деятельность, ведущую к гомогенности и открывая тем самым новые неизведанные области маргинального.
В самом сжатом виде сущность постмодерниского понимания права отражают следущие ключеве слова: текучесть, постоянное изменение, рассеяние, множественность, локализм, комплексность и глобализм (А. Ж. Арно), анархия (Р. Мюллерсон), поливалентность и парадокс (М. Делма-Марти), переход от линеарной модели времени к циклическому времени (Ф. Ост). Вместе с тем постмодернизм переосмысляет многие концепции модернизма и включает их в свой теоретический аппарат, являяясь в этом смысле развитием модернизма. Так, например, постмодерниское правоведение унаследовало от модернизма модели юридического силлогизма, технику экзегезиса правового текста и пирамидальную модель источников. Эти традиционные модели современное правоведение комбинирует с чисто постмодернистскими по своему очертанию концепциями: принципом пропорциональности в административном и уголовном праве, творческой интерпретацией нормативного текста, сетевой моделью права. С другой стороны многие понятия, по умолчанию считающиеся постмодернистским (плюрализм, консенсуализм, «гибкое» право, арбитраж), на самом деле существовали задолго до появления постмодернизма. Особенность постмодернистского подхода к анализу права состоит в том, что в условиях постмодернизма происходит очевидное переключение внимания с нормативных и процедурных аспектов права либо на метанормативные и интернормативные, либо на коммуникативные характеристики правовой деятельности, причем интеграция разнородных атрибутов правовой деятельности достигается благодаря попытке синтеза правовой догматики и социальной философии. Постмодернистский исследователь права, описывая тенденции развития современного общества, стремится придумать новые формулировки классических понятий, и при этом не оторваться от фактов. В результате, как правило, подобные исследования увенчиваются декларативными утверждениями о скором «пришествии» постмодерниского общества, чье появление постмодернистская юриспруденция приближает с помощью «магии» дискурса.
Немаловажное влияние на этот синтез оказывают заимствования из теории сложных систем, которая весьма гармонически переплетается с материей правовой мысли, которая предпологает множественность и разнообразие конституирующих элементов в праве. Примером подобного подхода является теория игр в том виде, в каком она применяется в объяснению чисто правовых феноменов.
В самом идельном случае синтез означал бы установление диалога между правовыми науками и другим науками. Но тут встает вопрос – готово ли право со одной стороны, и наука с другой, к такому диалогу? Социолог права Р. Коттерел отвечая на подобный вопрос признает за прваом существенную абсорбирующую способность к интеграции и заимствованию новых доктрин, новых идей в периоды научного кризиса в области правоведения. В качестве иллюстрации критического положения в современной теоретической юриспруденции можно упоминуть маргинальное положение юридического дискурса терроризма.