Семирамида

А чем лучше была остальная жизнь? Еще пять лет в немецких университетах мог ходить нелатаный, поскольку тесть был портной. А коли говорить про русский грех — бражничанье, то ему как раз у немецких буршей научился. Потом ничего, что великий Эйлер числит его здесь первым и что в химии, физике, астрономии многие полезные для отечества дела совершил, а только всю жизнь просителем состоял. Такова российская форма существования, что не с гордостью деньги за дело получаешь, а все милости у кого-то просишь. Став профессором, челом сенату бил об жалованье в 660 рублей по причине вредительного воздействия химической науки на здоровье, а что в год из тех денег сделаешь? И таково каждый раз: за свою работу проси и унижайся. Сколько великий царь ни ломал баскакство в России, а все по-старому: главное не талант, а каково ко двору пришелся. Так что если бы оды не писал, то и вовсе бы с голоду помер. За одну лишь оду на восшествие Елизаветы Петровны было ему высочайше пожаловано 2000 рублей. За другие похуже платили, да имя зато помнили. А при шумствах, что случались у него, вовремя писанные оды от наказания спасали. Однако же и в одах многое говорил, что хотел…

Так что не в одних деньгах дело, а в том же баскакстве. Триста лет было ига, так еще шестьсот лет приучены будут к азиатскому порядку. Если еще и немецкая радивость сюда, так вовсе монстр может получиться. Оттого тут какой-нибудь камер-лакей, что ночные горшки убирает, в большем значении, чем будь хоть бы русский Платон. А коли так, то полная воля всякому проходимцу, и уж не преминет лягать да топтать всех вокруг, кто в чем-то выше его. Оттого только подлый Разумовский и подлейший Теплов к каждой ноге ему гири вешают, да к тому же и дружественность Ивана Ивановича Шувалова не могут простить. Тут же, как водится, и немцы с услугой: Шумахер со своим канцелярным умом, теперь зять его Тауберт…

А Ивана Ивановича, который единственно поддерживал его и помог в получении имения с людьми и фабрикой, Разумовские при новой императрице вовсе от дела оттеснили, отчего заболел и за границу уехал.

Впрочем, даже Иван Иванович беспокоился, не станет ли новое богатство мешать научным трудам. На то он ответил, что «музы не такие девки, которых всегда изнасильничать можно: они кого хотят, того и полюбят. Ежели кто еще в таком мнении, что ученый человек должен быть беден, тому я предлагаю в пример, с одной стороны, Диогена, который жил с собаками в бочке и своим землякам оставил несколько остроумных шуток, а с другой стороны, Невтона, богатого лорда Боила, который всю свою славу в науках получил употреблением великой суммы; Вольфа, который лекциями и подарками нажил больше пяти сот тысяч и сверх того баронство».

Поморство, откуда он тут взялся, баскаков не видало, а с немцами во все времена на равных обращалось. Рабье долготерпение, в чем даже русское достоинство находят некоторые патриоты, не в его природе. Тому же Шумахеру ни в чем спуску не давал, а надо, так и фельдмаршалу Разумовскому не уступал. Вон сколько хотел тот взять от него географический департамент. Теплов уже в личных секретарях у императрицы ходил, однако он удержал у себя директорство. Находясь в болезни, своего добивался: соединил студентов в общежитие, снабдив обедом да приличным платьем, денежной прибавки к стипендии им достал. И для себя, пусть не сразу, но вытребовал статского советника и жалованье в одну тысячу восемьсот семьдесят пять рублей. Перед тем шурина своего Цильха, который фабрикой занимается, в статский чин произвел.

Сказывают, сама императрица спросила, чей родственник Цильх из Гамбурга. Услышав, что имеет отношение к Ломоносову, в нарушение всех порядков написала производство. С того времени, как великой княгиней еще застала его с Миллером у печки, не видел больше ее вблизи. Тогда она удивила, громко прочитав его оду, так что не знал, каково себя с ней держать. До сих пор все думает, слышала или нет те русские слова, что крикнул он в дверь Шумахеру. Даже ведь и бровью не повела…

Что же, департамент ему вернула, шурина в чин определила, отставки его не приняла, но только пока Теплов при ней да здесь Тауберт, то все придется брать с бою. Не оттого ли и русский грех его со многими шумствами, что всю жизнь вынужден с бессмысленностями сражаться? Кругом фаворитство, и во всяком месте проходимец свил гнездо. Им не российская наука надобна, а чтобы парики носили да некое место лизать умели по примеру Васьки Тредиаковского. И коль заметят мысль в глазах, то первым врагом тебя почитают.

В том закономерность. При торжестве мысли случайному человеку не то что в карете разъезжать, а в дворники не возьмут по причине врожденной ленивости и подлости чувств. Всякий день с этим встречаешься и терпишь для пропитания. Жизнь на то уходит, и каждую минуту понимаешь, что во сто крат больше мог бы полезного для отечества сделать. Тут поневоле заскучаешь и побежишь в кабак. Недаром русским грехом такое состояние души зовут, когда кабак ближе службы и родного дома становится.