Семирамида

Вспомнилось вдруг злосчастное недавнее царствование. От бывшего императора, ее мужа, была сделана ему милость: 29 января тогда вышел высочайший указ отобрать из ведомства Кабинета этот самый фарфоровый завод и передать в его собственное смотрение. А в феврале сделался новый указ: отобрать от него завод назад в смотрение Кабинету. Все тогда происходило случайно.

По рабочей привычке он сощурил глаза, со вниманием посмотрел на императрицу. Эта была тут не случайной.

Она поняла его взгляд и так уже улыбнулась, что начал весь краснеть.

— Думаете, Рюрик с братьями следов у нас не оставили?

Ее величество перевела разговор, будто коня повернула на всем скаку. Он принялся говорить о случайном том элементе в русской истории, наподобие как мадьяры или авары проходили через русские земли. Она задумчиво смотрела куда-то вдаль, сведя брови на красивом выпуклом лбу.

— Ну, а кто оставался на пути из тех народов, так сами делались русью?

Она спрашивала и как бы сама себе отвечала. Он уверенно кивнул и принялся излагать то, что уже писал по этому поводу. Славяне и чудь по нашим, сарматы и скифы по внешним писателям были здесь древними обитателями. Эти народы и положили в разной мере свое участие в образовании россиян. Множество разных племен, составивших Россию, никак нельзя поставить ей в уничижение. Ни о едином языке и народе на земле утвердить невозможно, чтоб он изначально стоял сам собою без всякого примешения. Большую часть оных видим военными неспокойствами, переселениями и странствиями, в таком между собой сплетении, что рассмотреть почти невозможно, коему народу дать вящее преимущество. И с норманнами все так же, а потому не нужно считать их неким главным народом для здешней государственности. Князья влились в общий порядок. Уже через век после своего прихода сами сплошь все сделались русскими…

Ни одного жеста не делалось ею без значения, и каждое слово точно поворачивало разговор в необходимом ей направлении. Он говорил теперь про старые обычаи, что мешают умножению и сохранению народонаселения. Государство российское строится по народной методе. Когда здесь есть государь и рабы его, то взято оно от мира, общины, что и дает основание этому порядку. Такова крестьянская семья, где правит патриарх, не терпящий ослушания. В том единстве народа и государя великая сила — Россия, и ломать такое с ходу не следует. Но от того же происходят и многие слабости, усугубляемые дурными нравами и невежеством. Самодурство при отсутствии просвещения не встречает ни в ком препоны, отсюда зверства и беззакония.

А суть тех дурных обычаев в полном небрежении души человеческой. Хоть бы насильная женитьба часто малолетнего мальчика на такой, что годилась бы ему в матери. Но там, где нет любви, невозможно и плодородие, к тому же чаще дураки рождаются. От церкви надо требовать, чтобы разрешила даже четвертый и пятый брак, а молодые чтобы не стриглись в монахи…

Разволновавшись, он громко кричал. Потом побежал и достал неоконченное когда-то письмо к Ивану Ивановичу Шувалову, принялся читать: «Пожирают у нас масленица и святая неделя множество народа одним только переменным употреблением питья и пищи. Во всей России много людей так загавливаются, что и говеть времени не остается. Мертвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны доказывают то ясно… Как с привязу спущенные собаки, как накопленная вода с отворенной плотины, как из облака прорвавшиеся вихри — рвут, ломят, валят, опровергают, терзают; там разбросаны разных мяс раздробленные части, разбитая посуда, текут пролитые напитки; там лежат без памяти отягченные объедением и пьянством; там валяются обнаженные и блудом утомленные недавние строгие постники…»

Когда она говорила об отсутствии народа для освоения столь обширных пространств, опять читал: «Нынешнее в Европе несчастное военное время принуждает не только одиноких людей, но и целые разоренные семейства оставлять свое отечество и искать мест, от военного насильства удаленных. Пространное владение великой нашей монархини в состоянии вместить в свое безопасное недро целые народы и довольствовать всякими потребами».

Когда-то через Ивана Ивановича писал он то для Елизаветы. Ничего за десять лет не изменилось в Европе и России, и теперь уже прямо говорил обо всем этой императрице. Двор и сенат молча слушали.

Она не дала ему идти сзади. Так и прошел с нею рядом один среди всех через двор на улицу. Лишь здесь сделала ему знак остаться и кивнула, вроде бы послушная ученица.

И совсем другой ее голос услышал он, когда садилась в карету. Некое льющееся серебро вдруг отвердело в нем, сделалось металлом. Кому-то с властной озабоченностью сказала:

— Мой визит к господину Ломоносову и с перечислением сената и правительства непременно публиковать в завтрашнем нумере «Санкт-Петербургских Ведомостей»!..

Выходившие со двора сенаторы и правительство кланялись ему…

VI