Семирамида. Золотая чаша

Слишком многие в ассирийском войске были решительно против того, чтобы провести еще один зимний сезон в боевых условиях. Ветераны из ополченцев утверждали, что такое тягло идет вразрез с обычаями предков, которые тоже умели воевать и перед которыми при первом же появлении ассирийцев распахивали ворота самые неприступные крепости. Им была непонятна стратегия, основанная на неясных и заумных предположениях, которых придерживался туртан. Откровенной глупостью казалась попытка сломить сопротивление еще вполне боеспособного Дамаска, когда под боком у несокрушимых ассирийских эмуку тряслись от страха такие лакомые куски, как Халеб и торговые города побережья. К тому же сбор урожая требовал возвращения ополченцев домой.

Шурдан, ссылаясь на эти веяния, раз за разом пытался склонить отца к повороту на запада. Он настаивал — следует оставить Дамаск и двигаться к морю, в сторону богатых купеческих городов Финикии. Если мы упустим такую возможность, можем потерять все.

Иблу устал возражать наследнику. Он доказывал, что дела идут дóлжным образом. Все исполняется в соответствии с волей великого Ашшура, предсказанной самыми опытными астрологами и гадальщиками. Небесный покровитель общины настаивает на возвеличивании Ассирии как государства, а этого нельзя добиться без подчинения Нижней Сирии. Ашшуру люб не мимолетный набег, поверхностный грабеж и поспешное бегство, а основательное, неразъемное ярмо, которое его племя обязано накинуть на шеи соседей. Туртан с помощью вычерченного Набу-Эпиром плана земель, расположенных на обитаемой части мира, пытался объяснить наследнику — ключом ко всем западным землям от верховьев Евфрата до устья великой Реки, именуемой Нилом, от Каркемиша до Урсалимму, является Дамаск. Стоит привести Бен-Хадада к покорности, как вся эта «скопившая несметные сокровища сирийская, израильская, финикийская и прочая сволочь», расположенная на западной оконечности земного полушария, тут же склонит голову. С точки зрения государственных интересов не имеет значения, лишится ли Бен-Хадад головы, или это будет мирный договор с выплатой дани — важно, чтобы дамаскинцы покорно следовали в русле политики, проводимой Ассирией, исполняли все, что прикажет царь царей. Приводил такой довод — такой исход войны откроет прямой путь на Египет, а там богатств немерено.

— Если же мы повернем на запад, Бен-Хадад в любой момент может выйти к нам в тыл и перекрыть дорогу домой. Тогда нам придется сражаться на два фронта, — закончил Иблу.

Шурдан возразил резко и, чем больше он говорил, тем откровеннее пытался унизить старого полководца, обвиняя того в глухоте к гласу богов, призывавших ассирийцев отомстить святотатцу; в слепоте по отношению к многочисленным знамениям, которыми Ашшур устилал путь ассирийского воинства.

Наследник требовал указать, какая армия может противостоять доблестным ассирийцам? Настаивал — стоит загнать Бен-Хадада в Дамаск, и он сразу сдастся. Закончил провозглашением принципа, которого придерживались прежние ассирийские цари — от победы к победе!

— А если Бен-Хадад не сдастся? — вмешался в спор Салманасар.

— Тогда пусть его покарает гнев Ашшура, — привычно отрапортовал Шурдан. — Разграбленная и обескровленная Сирия не будет представлять опасности.

Дождавшись тишины в зале, он решительно заявил.

— Воины полагают, что целью похода является добыча, а где ее взять как не Финикии и Израиле?

Гул одобрительных голосов поддержал его.

Неожиданно Салманасар резко встал.

— Нам удалось запугать врага? — обратился он к присутствующим.

Никто не взял на себя смелость ответить, но царь, по-видимому, и не рассчитывал услышать ответ.

Салманасар задал следующий вопрос.

— Нам удалось расколоть коалицию?

В ответ молчание.

— Нам удастся с ходу взять Дамаск?

Опять молчание.

Царь, словно выбирая жертву, обвел указательным пальцем ряды военачальников.

Неожиданно палец уперся в стоявшего ближе других Шурдана.

— Что мы знаем о намерениях сирийского распутника? Твои лазутчики твердят одно и то же: Бен-Хадад неуступчив, Бен-Хадад — порождение мрака, боги жаждут возмездия! Это все, что они смогли нарыть во вражеском стане? Я не могу жертвовать армией в тысяче беру от Ассирии. Мы выставим заслон, но не против Дамаска, а против прибрежных городов, чтобы их отряды не прорвались к нам в тыл. Это будет слабый заслон, потому что трусливые финикийцы никогда не отважатся скрестить с нами мечи в чистом поле. Они храбры только на крепостных стенах. Я не могу сказать того же о Бен-Хададе. Он доказал, что умеет огрызаться. Его не смутит никакой заслон и, если сирийский волк почувствует слабину, он ждать не будет. Его может вогнать в трепет только сила, несокрушимая и легендарная. Следовательно, мы идем на Дамаск, и пока не возьмем его, не сдвинемся с места. Добычи, какая ожидает нас там, хватит на всех.

Затем он предупредил.