Семирамида. Золотая чаша

В комнате стоял полумрак, зыбкий свет дарили несколько, заправленных очищенной нафтой светильников. Посреди располагалось широкое ложе, прозрачные занавеси были подняты. На ложе нежилась красавица. По ее позе трудно было признать ее нуждающейся в услугах лекаря, скорее, она устала от бесчисленных любовных мук.

Но где источник ее мук?

Он появился не сразу. Сначала из-за перегородки послышалась мурлыкающий мотивчик и, наконец, к евнуху вышел Шурдан.

Улыбнулся, поприветствовал евнуха, затем, повернувшись к красотке, прикрикнул — брысь! — и, по — дружески обняв гостя за плечи, повел в другую, выходившую на балкон и залитую дневным светом комнату.

— Рад видеть тебя в добром здравии. С какой целью шляешься по столице? — поинтересовался наследник.

— Это длинная история, — отозвался евнух.

— Ничего, я послушаю. Твои рассказы всегда интересны, как, впрочем, сказки старого дурака Ишпакая.

— Кто он такой? — спросил Сарсехим, подхватив предложенную царевичем манеру вольнолюбивой, без почитания чинов беседы.

— Это умник из твоей породы. Он прислуживает Шами в Ашшуре, рассказывает на ночь сказки. Теперь наша святыня — кладезь сказок, но об этом после. Итак?

Поэму о своих похождениях Сарсехим начал с рассказа о безвременной кончине Бен-Хадада, о происках Хазаила, о встрече с Партатуи-Бурей. Затем поведал о том, как ему удалось передать скифу обстоятельное письмо, в котором описывались подробности смерти царя. Это письмо привело его в зиндан, где он ожидал исполнения смертного приговора.

Спасся чудом.

О страданиях в пустыне, о новой встрече с Бурей поведал кратко, только факты, отметив, что Буря, должно быть, пошел в гору. О случившемся перевороте в голове — или, если угодно — в душе, предусмотрительно умолчал. Такие подробности вряд ли способны заинтересовать наследника престола. Чем больше говорил, тем отчетливее ощущал тревогу — Шурдан ни разу не перебил его. Подпиливал пилочкой ногти и слушал.

Закончил поэму Сарсехим прибытием в Калах — решил перед отбытием в Вавилон поближе познакомиться с великим городом, ведь напуганный купец ссудил его достаточным количеством серебра…

В этот момент наследник перебил его.

— Купца мы отыщем, в этом я не вижу трудностей. Все остальное проверим, но ты не упомянул о главном — твой маршрут по столице вызвал у моих людей, мало сказать, недоумение. Ты изумил царских соглядатаев неподдельным интересом к оборонительным сооружениям столицы. Зачем ты осматривал ворота? Изучал, как они запираются?

— У меня и в мыслях не было, господин!.. — разволновался евнух.

— Что же было у тебя в мыслях, Сарсехим? Согласись, чужестранец, побывавший возле Воловьих ворот, затем направившийся к центру города, вдруг резко поворачивает и быстро возвращается на прежнее место, будто он что-то не доглядел. Чтобы отвлечь внимание, ты потоптался возле невольничьего рынка, где к тому времени уже закончились торги и покупать-то уже было нечего, разве что столетнюю старуху или немощную хромоножку. Объяснись.

Сарсехим сделал понимающую физиономию.

— Твои люди, по-видимому, не пропускают ни одного базара, где торгуют спелыми ягодками.

— Естественно, — пожал плечами Шурдан, — ведь я должен знать, что творится в городе и чем могут побаловать меня заезжие купцы. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ты сам, о, проницательный из проницательнейших, ответил на него.

— Каким же это образом? — удивился Шурдан.

— Я рассматривал хромоножку.

— Что же в ней такого интересного?

— Это Гула, сиятельный из самых сиятельнейших…

— Ах, оставь титулы. Меня уже достали ими. Называй меня запросто — светоч мира.

— Как? Уже?!

— Нет, но скоро, а пока можешь обращаться ко мне «господин». Кто такая Гула?

— Дочь Мардук-Закиршуми, выданная замуж за царевича Дамаска Ахиру.

Царевич вздыбил брови.

— Ты в своем уме?! Ну-ка, расскажи подробней.

Как бы ни хотелось Сарсехиму замять эту тему, выхода не было. Провести Шурдана, тем более, отделаться от него пустыми объяснениями, не удастся. Пришлось поведать о замке в горах — логове ненасытной дочери Эрешкигаль, о том, что случилось с Нинуртой и Шаммурамат и как ему удалось сохранить плод. Закончил тем, что мимоходом признал вину.

— Господин, я не сумел выполнить твое задание. Неодолимые препятствия помешали мне. К тому моменту, как я прибыл в Дамаск, Гула успела скрыться с младенцем в горном замке.

— Я подозревал что-то в этом роде. Недаром ты тянул время в Вавилоне, за это тебе еще придется ответить, но сейчас важно другое. Ты твердо уверен, что это Гула?

Сарсехим позволил себе обидеться.

— Я знал ее с младенчества.

— Ты утверждаешь, что это по ее наущению сирийские негодники пытались овладеть скифянкой?

— Вне всякого сомнения, господин.

— И она же, пылая ненавистью, приказала похитить Нинурту?

— Я бы позволил себе поправку. Не ненавистью, но завистью.

— Это не меняет сути. Как же Хазаил не побоялся продать в рабство вавилонскую принцессу?

— Он боится ее больше, чем твоего венценосного отца.

Шурдан изломил бровь.

— Разве так бывает, Сарсехим? Разве кого-то можно бояться больше, чем ассирийцев?

— Бывает, господин.