Семирамида. Золотая чаша

— Посмотрим! — откликнулся Азия и в этом горделивом, явно неуместном для рядового писца возгласе, евнух уловил отдаленное дыхание Эрешкигаль, чья аура начинала наползать и на дом горшечника, и на столицу, и на победоносную Ассирию.

Прошла семидневка и еще два дня. В полдень Азия явился за Сарсехимом и приказал ему следовать за ним. Предупредил — господин ждет тебя.

За все это время писца всего раза два отпускали домой. Он заметно похудел, стал задумчив, его спесь поблекла. Когда взобрались на галерею, Сарсехим, наблюдая, что двору уже бегали с пяток беременных сук и несколько щенков, отважился спросить — зачем столько?

— Госпожа любит возиться с собаками, — ответил Азия. — Еще просит доставить кобелька из пастушьих волкодавов. Что в этом странного?

Услышав «госпожа», Сарсехим помертвел. Как вразумить молодого еще человека, что в этом незамысловатом желании, которое изъявила Гула, таилась страшная угроза! Как достучаться до его разума, если всего через семидневку он забыл о родном доме и назвал рабыню «госпожой».

Предупредить, что все начинается с собак? Посоветовать держаться подальше от этой суки? Призвать его поспешить к жене и попытаться излечиться от подобного подобным. Сколько сможешь, не выпускай из объятий супругу.

Опыт, копившийся в области копчика, предупредил — лучше помалкивай. Другой разум пояснил — помалкивать, это вовсе не значит набрать в рот воды и тупо ждать неизбежного.

Этого ли требует от тебя истина?

Разве можно назвать кротостью трусливую покорность?

Незлобивостью следует вооружиться, чтобы прервать цепь побоев, но никак не для того, чтобы уступать демонам.

В комнату, где их ждал наследник, они зашли по очереди, поклонились. Шурдан расположился на подушках, грудой наваленных на возвышении. В ногах у него, соединив колени и опустив голову, на трехногой табуретке сидела Гула.

— Как поживаешь, евнух? — спросил Шурдан. — Чем занимаешься? Ищешь щелку в заборе?

— Что ты, господин! — перепугался Сарсехим. — У меня и в мыслях не было!

— Об это и речь, — кивнул наследник. — Мне очень бы хотелось заглянуть в твою голову и узнать, каким мерзким варевом ты угостишь меня на этот раз.

Евнух побледнел.

— Нет — нет, — улыбнулся Шурдан, — не в том смысле, что я хотел бы заглянуть в твою отрубленную голову. Отрубленная голова, это, знаешь ли, неприятное зрелище. Я к чему клоню, если ты что-то утаил, в чем-то слукавил, рассказывая о посещении Дамаска, в твоих интересах правдиво рассказать, как все было.

Он кивком указал на Гулу и добавил.

— Эта женщина поможет тебе. Имей в виду, евнух, поручая тебе лишить Бен-Хадада наследника, я вовсе не хотел нанести вред нашей гостье, и, как оказалось, был прав. Выслушав ее, я убедился, что она всей душой предана Ассирии и Вавилону. Находясь в самом логове врага, будучи обесчещенной сирийским чудовищем, она всеми силами пыталась помочь нам. Чего, как ни прискорбно, не скажешь о тебе, евнух.

— Чем же я провинился перед господином и уважаемой Гулой? Тем, что не сумел отравить ее?

— Тем, что из трусости или по причине низости натуры, ты едва не погубил Нинурту и нашу Шами.

— Кто? Я?!

— Именно. Не эта же скромная женщина, — Шурдан опять кивком указал на Гулу.

— Эта скромная женщина заманила их в ловушку. Она издевалась над ними! Она пытала их!

— Это не правда, — тихо возразила Гула. — Я спасла их.

— Спасла?! — воскликнул Сарсехим. — От кого же?

За Гулу ответил наследник.

— От Бен-Хадада. Она так утверждает.

Евнух всплеснул руками — Все было не так, господин, — загорячился он.

Царевич не дал ему договорить.

— Давай попробуем совместными усилиями отыскать правду. Женщина не отрицает, что это по ее приказу Нинурта был захвачен в плен. Ей пришлось пойти на эту хитрость, чтобы заманить в ловушку Бен-Хадада. Однако, как следует из ее рассказа, ты и эти презренные скифы нарушили ее планы. Вместо того, чтобы помочь Гуле захватить Бен-Хадада и в качестве заложника отправить в наш лагерь, вы помогли сирийцу расправиться с ней. Искалечили царскую дочь! Так могли поступить только предатели. Тебе известно, как у нас в Ассирии наказывают предателей?

— Более чем, господин.

— Это хорошо, что ты не стал выкручиваться и сразу признал свою вину. Это дает тебе надежду на спасение.

— Чем же я могу заслужить прощение?

— Тем, что будешь всегда и везде отстаивать истину. Кто бы ни пытался запутать тебя, кто бы ни пытался заставить тебя солгать, ты будешь твердо стоять на своем — намерения этой женщины были чисты. Только обстоятельства не позволили ей добиться своей цели. Да, возможно, она тоже ошибалась, но эти промашки по своей тяжести никак не могут сравниться с преступлениями, совершенными тобой и этими варварами.

— И Шаммурамат, — не поднимая голову, также тихо выговорила Гула.

Шурдан поддержал ее.

— И Шаммурамат тоже.

Гула подняла голову.

— Ей не надо было лезть в эту историю. Зачем надо было врываться в замок, убивать собак, кричать — верни мужа!

Сарсехим, еще не совсем пришедший в себя, задал наиглупейший вопрос.

— Чем же ей надо было заняться?

Гула охотно растолковала.