Читаем Семизвездное небо полностью

Когда жуткий страх прошел, меня охватило более ужасное чувство изумления. Нет, меня не удивили ни поступок Шахназ, ни ее гнев, ни ее смелость. Меня потрясло совсем иное. Передо мной предстала совершенно другая Шахназ, такой я ее еще никогда не видел: в тот короткий миг, когда она бросала кольцо в ущелье, передо мной была сильная, гордая, непреклонная Шахназ. Она будто распростилась со своей слабой тенью и стала со мной наравне. Нет, она была выше меня, умнее меня.

Вот почему я растерялся перед грозной, умной, гордой Шахназ.

Медленно спустившись с вершины скалы, она уже не легла на цветущую траву, а тоскливо глядела на небо.

- Ты хотя бы понимаешь, почему я это сделала? - У нее даже голос изменился. - Я спрашиваю, ты знаешь, почему я бросила кольцо?

- Знаю...

- Нет, не знаешь.

- Ты что, мне в сердце заглянула? - пытался хорохориться я. - Что ты этим хочешь сказать?

- Что хочу сказать?..

На этот раз, лежа на благоухающей траве, я искал в небе орла.

- О орел, поскорей прилетай, забери нас, меня и Шахназ! - закричал я полным радости и любви голосом. - Вознеси нас прямо к звездам!..

Я ждал, что сейчас Шахназ опустится рядом на ковер из цветов и будет вторить мне. Но вместо этого я услыхал, как она всхлипывает. Я вскочил. Обняв руками голые коленки, Шахназ плакала. Не плакала, а рыдала. Да как! По пылающим свежестью щекам ее текли ручьи. Я еще никогда не видал таких трогательных, таких чистых, как хрусталь, слез и вообще не видел, чтобы так горько плакали.

- Шахназ, что с тобой? Шахназ! - Голос мой тоже дрожал. - Шахназ, да что с тобой? Отчего ты так плачешь?.. - Я разнял ее скрещенные на голых коленках пальцы. Потом неловко вытер ладонью слезы, застывшие на ее щеках. Что это вдруг случилось с тобой? Или...

Она молчала, горестно всхлипывая.

- Посмотри на меня, любимая... - Я впервые вытолкнул из себя это слово, месяцами, годами накапливавшееся в сердце. Океан чувств, готовый вырваться наружу, готов был захлестнуть меня. Встав на колени, я взял в свои ладони ее мокрое от слез лицо. - Посмотри на меня, Шахназ, взгляни мне в глаза, прошептал я. Рыдания ее понемногу стихли. - Скажи мне, отчего ты плачешь? Если не скажешь, я тоже заплачу вместе с тобой. Скажи, скажи мне только одно слово, скажи... - Как-то так получилось, что я притянул к себе спрятанное в моих дрожащих ладонях нежное, пылающее огнем ее лицо.

Шахназ, вся дрожа, безмолвно прижалась ко мне. Ее горячее дыхание обожгло мой висок. Я услыхал едва уловимый шелест, сорвавшийся с ее губ. Сердце мое заколотилось с бешеной силой, и я прошептал: "Моя Шахназ!" Потом попытался произнести это еще раз. Но во рту у меня пересохло, дыхание остановилось, я весь был во власти Шахназ. Не соображая, что делаю, я водил пальцами по ее щекам, вытирая слезинки. Шахназ этому не противилась. Полуоткрытыми, бесчувственными губами она прикасалась к моему лицу, глазам.

Потом я начал ее целовать. Пылая, корчась от тоски стольких месяцев, лет, я целовал Шахназ. А она будто окаменела. Я снова и снова покрывал ее лицо поцелуями. До этого момента я даже не знал, что это такое; теперь в ее неподвижных, бесчувственных губах я будто открыл сокровищницу. Я понял вдруг, что поцелуй - огромное богатство, что у него есть свой язык, что это язык человеческого сердца. То, что человек не может высказать словами, он выражает поцелуем. При каждом поцелуе я будто твердил: "Ты моя жизнь, мои думы, мои мысли, мои мечты!" А может, это были другие слова, но похожие на эти? И она отвечала мне: "И ты моя жизнь, и ты мои думы, и ты мои мечты". Кто знает, может быть, мы объяснялись совсем другими словами, во много раз лучше этих, ценнее этих... В укромной одинокой долине, где нас никто не видел и не слышал, мы были на самой высокой вершине, вершине блаженства, именуемой жизнью. В эти минуты, думая о том превращении, которое произошло с Шахназ, я чувствовал, что и сам становлюсь другим. В моих жилах, груди, дыхании бурлили тысячи страстей и желаний. Но ни одно из них не могло пересилить только что зародившегося в дальнем уголке моего сердца счастья. Но я сам помешал этим мгновениям слиться с вечностью.

- Шахназ, любимая... - наконец проговорил я, чуть не теряя сознание. Ты посмотри на меня, вот так... А теперь расскажи, почему ты плакала? Ну, почему?

В ее все еще красных от слез глазах будто отразился блеск небес.

- Я плачу над тем, почему все так произошло, почему?

- О чем ты? Я не понимаю тебя.

- Почему мы сюда поднялись? Почему я бросила кольцо? Почему ты меня целуешь? Почему?..

Я снова взял ее голову в свои ладони и ласково прижал к груди.

- А вот потому, потому... - Я стал нетерпеливо целовать ее лоб, брови, глаза, нос, уши. - Вот потому, и еще потому, и еще...

- Но я тебя боюсь...

- Это хорошо, что ты меня боишься, - рассмеялся я.

- Я вовсе не шучу. Знаешь, почему я тебя боюсь?..

- Почему?

- Ты только что произнес, что это я из-за тебя швырнула кольцо.

- А разве не так?

- Конечно, нет.

- Тогда почему же?

- Потому что я не люблю Рамзи-муэллима, видеть его не могу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза