Семмант

Сведения, которые он требовал от меня теперь, были совсем иной природы, чем раньше. Мы начали с простого – «хорошо», «плохо» – но быстро сместились к понятиям посложнее. Я пробовал сосредоточить его на прагматике, все на тех же «опасении» и «боязни», а еще – на «удовольствии» и «удовлетворенности собой». Трудно представить, сколько я перерыл литературы, статей по психологии, художественных книг. Мне казалось, я даю ему выверенный материал, но он то и дело уходил в сторону. Его интересовал весь спектр эмоциональных проявлений. Что такое «грусть», спрашивал он. Что такое «надежда», «разочарованность», «благодарность»?..

Порой его вопросы были вовсе мне непонятны. «Рассмотрим внимательнее траекторию одной капли…» – написал он мне однажды. Я подсунул ему в ответ детскую считалку из Брайтона – ту самую, про рыбку и пеликана. «Соль на щеке – лишь от брызг!» – повторил он мне на другой день, и потом еще не раз цитировал это невпопад, почти неделю посвятив исключительно «тоске», «гневу» и, почему-то, «зависти».

«Зависть», «зависть», «зависть» – твердил он мне раз за разом. Я завалил его информацией, но так и не понял, получил ли он то, что хотел. Вообще, все это было очень непростым делом. Я ощущал сильнейший прессинг, огромную ответственность, зная цену ошибке. Столько было зыбкого, неоднозначного, такого, что могло увести вовсе не туда. Я мучился, нервничал, но не сдавался. Каждый день я барахтался в море текстов, тщательно отбирал фрагменты, записывал их в файл обмена. А вечером садился к компьютеру и просто смотрел на экран, представляя, что там происходит внутри.

Конечно, мне было обидно, что ничего не разглядеть. Я утешал себя, говорил себе: Семмант обзаводится душой. Говорил: это очень интимное дело. Никто не может заглянуть ему в душу – может это и хорошо?

Я мог лишь фантазировать – о том, как именно переделывает себя мой робот. Я представлял, как он, шаг за шагом, формирует дерево эмоциональных типов, как выстраивает связи с событиями и людьми, выделяет сам себя в качестве особого случая… Как он строит тысячи правил, разрешающих и запрещающих, порицающих, поощряющих. Как приписывает весовые коэффициенты разным узлам и ветвям, складывает их и вычитает в особом своем исчислении. Как задает пороги и отсечки, после которых уже не скрыть – раздражение, веселость, гнев…

А может, думал я, это вовсе даже не дерево? Может, это темная бездна, населенная летучими монстрами. Или феями – и у каждой есть свой послушный демон, что следит за приписанным ему участком. А при первом намеке докладывает наверх – главному мастеру, распорядителю бала. Тот и строит эмоции по кирпичику, собирает все вместе и сам порой сжимается в приступе страха, дрожит от злости, раздувается, гордясь собой…

Или может у Семманта внутри просто таблица, ряды строк с множеством параметров цифрового поля? Или – набор элементарных блоков, как набор атомов в решетке кристалла? Эмоциональные состояния, их причины и следствия квантуются по условиям, как по уровням энергий… Или же все не так, и они увязаны в длиннющие цепочки наблюдений, ожиданий, следствий, подобно сложным метаболическим путям? Их может быть много, бесконечно много. И Семмант способен развиваться вечно!

В любом случае, мой робот взрослел без устали. В рыночной борьбе он тоже мужал с каждым днем. Мы снова стали зарабатывать – порой помногу. На экране теперь все чаще появлялся ни на что не похожий образ – кривая в пространстве трех измерений, выходящая из одной и той же точки. Она тянулась и тянулась, удлиняясь час за часом – не останавливаясь, не выходя за пределы отведенного ей пространства и никогда не пересекая саму себя. Ее извивы создавали удивительные фигуры, невероятнейшие из форм, в которых впрочем угадывались структура, упорядоченность, сложная симметрия. Для меня это были наброски и эскизы лика хаоса, упрятанного в клетку. Рынок содержал его в себе, и фигуры на мониторе тоже содержали его в себе, я чувствовал это. Семмант уловил суть рыночного беспорядка, суть сумбура, подчиняющегося все же каким-то скрытым от глаз законам. Он будто понял: хаос и порядок рождаются вместе. Это значит, с рынком можно бороться.

Потом иссяк и поток вопросов, произошло насыщение, цикл замкнулся. Робот пришел в согласие с самим собой. С моих плеч словно свалился огромный груз. И я вновь почувствовал усталость – безмерную, не имеющую предела.

Нужно было отвлечься, восстановить силы. Я стал мало бывать дома, но бродить по улицам меня больше не тянуло. После Парижа я вдруг полюбил живопись – робкою, конфузливой любовью.