Семнадцатая

— Пожалуйста, — сказала Вика, — мне не жалко. Кстати, чуткость — это только половина истории. Похоже на хвастовство, но своими ногами я умею делать уйму всякого — и не обязательно в пределах профессии…

Здесь Алена внезапно подскочила на стуле, после чего в изумлении вытаращилась на подружку и спустя секунду преглупо захихикала. Вика же оскалилась во весь рот и, глядя на Алену, выразила на лице нечто шкодливое, чему я не смог подобрать названия. «И вдруг такое ресницами сотворила, — вспомнились мне невзначай недавние откровения сестренки. — Ох, мужик, тебе не понять все равно!» Их девичьих ресниц я, действительно, так и не понял, но о том, что сквозь зримый Аленин смех под столом творились какие-то невидимые миру нежности, догадаться было несложно. Что ж, здесь все было в порядке вещей — к этой черте нашей юной гостьи у меня никаких вопросов не имелось.

— По нынешним временам, — вновь обратился я к Вике, решив, что капелька стариковского занудства в данный момент не помешает, — ты довольно рано нашла свое поприще. Многие в твоем возрасте о карьере еще не помышляют или не вполне расстались с мечтой стать продавцом мороженого…

— Дима, постой: иногда ты так мудрено говоришь… «Поприще», «карьера» — это про что? Про мою практику в салоне?

— Да, пожалуй, речь идет о практике. Прошу прощения, хотелось как-нибудь приподнять ее статус… Скажи, ты уверена в сделанном выборе? Никакой рефлексии? Никаких сомнений? Так и собираешься до конца своих дней торкать людей за деньги?

— Про конец моих дней мне ничего не известно, — Вика беспомощно раскрыла ладони. — Я даже не уверена, можно ли их называть моими… В конце каждого дня я ложусь спать, а утром следующего — просыпаюсь. Так все выглядит, хотя, может статься, это не совсем верно и глаза по утрам открывает капельку другой человек, считающий, что он — это я. Ну, а мне проще всего считать, что я — это он: ведь в противном случае придется признать, что я не проснулась. Но все это не имеет значения, так как, кем меня ни считай, я встаю с кровати и отправляюсь делать вещи, которые мне нравятся. И так, наверное, будет продолжаться день за днем, пока они не кончатся…

— Откровенно говоря, не совсем понимаю, к чему ты клонишь… — я покосился на Алену, которая до сей поры терпеливо сносила затеянное мной интервью и даже с интересом прислушивалась к репликам, отпускаемым Викой. — Быть может, ты забыла вопрос?

— Извини, не предупредила. Я не отвечаю на твой вопрос, я объясняю, почему не смогу этого сделать… По-моему, меня касается только то, чем я занимаюсь сегодня. А что скажет какая-то старуха, которой придется доживать конец моих дней, это уже ее забота. Надеюсь, она меня не проклянет. А если даже проклянет, мне будет все равно… Вернее, мне уже все равно: иначе бы я сейчас этого не говорила.

— Тем не менее, все, чем ты занимаешься сегодня, направляет тебя к будущему. Другой дороги никому из нас не предначертано. Возьмем сиюминутное понимание этого будущего. Иными словами, как тебе думается прямо сейчас: станут ли нынешние увлечения делом всей твоей жизни?

— Проснулась я именно с этой мыслью. Не считая мыслей о том, что мне срочно нужно сходить по-маленькому, а потом состряпать себе омлет из одного яйца… Мне нравится знакомиться с людьми, нравится улучшать и украшать их тело, и, покуда все так, а не иначе, — да, ты прав: я представляю это своим настоящим делом.

— А нет тела, нет и дела, — автоматически выскочило из меня. — Однако ж, если тебе нравится работать с людьми, на свете есть масса других занятий, где люди ставятся во главу угла, а между тем пачкать о них руки не требуется. Ноги, собственно, тоже…

— Дима, это не про меня. Люди редко нравятся мне целиком. А вот человеческое тело, тело в отдельности — чаще всего внушает симпатию. Оно всегда немножко само по себе. Причем, когда я говорю «немножко», то единственно для того, чтобы ты сразу не отмахнулся и лучше меня понял. Сама я считаю тело почти самостоятельным существом: скорее попутчиком в жизни, чем нашей собственностью, но, если ты попросишь меня это доказать, я скорее всего не сумею.

— Тогда не стану и просить — лучше прокомментирую. Чем питается твое вдохновение, мы уже выяснили, однако не совсем понятна его всеядность. Или тебе необычайно везет на клиентов, или разгадка в чем-то другом. Неужели всякая туша, что плюхается на твой массажный стол в своем натуральном виде, настолько уж симпатична?

— Почему же нет? Не каждым, конечно, получится любоваться, однако абсолютно в каждом заключено что-то любопытное. Какие-то чудачества природы или особые черточки, нажитые человеком с момента рождения. Нас учат, как использовать общие законы человеческого устройства, и это действительно важно, но самой мне всего интереснее различия. Они меня реально заводят. А любой интерес, по сути, и есть симпатия.

— Я бы так не смогла, — поведала вдруг Алена, подозрительно разглядывая добытую с ближайшего блюда тарталетку, доверху заряженную на редкость черной по цвету икрой. — Я барышня брезгливая. К жирдяю, например, и пальцем не прикоснусь.