Семнадцатая

Ощутив изрядное сотрясение поверхности, которую мы делили друг с другом, я поднял голову с подушки и посмотрел. Вика показывала мне два больших пальца на руках и столько же на ногах, для чего ей потребовалось высоко задрать последние в воздух и отыскать новую точку равновесия, что отнюдь не прибавило целомудрия ее деви́чьему облику. Впрочем, мне кажется, это ничуть ее не волновало: ни раньше, ни, тем паче, теперь. Стеснительности в ней было не больше, чем у мартышки, на которую она очень сейчас походила в своей немыслимой позе.

— Друг мой, ты прекрасен! — совершенно серьезно заявила девушка. — Никогда в этом не сомневайся. Повторю, я не фанатка, но я в восхищении! Сто очков твоему Гриффиндору! Красивое есть красивое, чем бы оно ни было… Ой! Кажется, я сейчас грохнусь… Димочка, ты доволен?

— Скажешь тоже… — неуклюже проворчал я, укладываясь обратно на подушку. — Но спасибо, конечно…

— Не стоит благодарности, — по-взрослому ответила Вика, вслед за чем ее болеутоляющие руки вновь вернулись к моей скорбной плоти. — А вот этот прием называется «кнедение». Так замешивают тесто или глину. Когда Господь создавал человека, он, наверняка, управлялся так же.

— И правда, в этом есть нечто божественное, — высказался я, истомно прогибая спину.

— А так делает кошечка. Ну, знаешь: когда садится и вот эдак переминается лапками о что-нибудь мягкое. Топчет, тормошит. Какой-нибудь коврик или одеяло. А бывает, что и твое собственное голое пузо или, еще хуже, задницу. Особенно с утра, если Федина бабушка в ночной смене и ее давно никто не гладил… Кошку, а не задницу… И мурчит при этом, зараза… Кошка, а не бабушка… Мур-мур-мур… Чувствуешь коготки?

— Чувствую, — поддакнул я.

— А не должен, — расстроилась девушка. — Не знаю, почему у меня не получается. Я свои ногти чуть не под корень спиливаю, и все равно они чувствуются.

— По правде сказать, мне очень приятно.

— Ты — другое дело, мой хороший. Тебе я отныне почти любовница. Позже ты у меня еще и не такое почувствуешь. А вот клиенту ногтей замечать не положено…

— Почти любовница? Милая моя, это как? Что это за статус?

— Это не статус, это состояние души… А сам ты разве ничего такого не ощущаешь?

— В данный момент я столько всего ощущаю, малыш, что могу запутаться… На что это должно быть похоже?

— Приготовься: сейчас будем рубить, поколачивать и похлопывать. Обожаю эту часть… Дима, я пока не в курсе, как глубоко ты переживаешь близость, но за последние часы в тебе точно многое изменилось… Ты молодец, если что. Твой типаж — рыцарь. Я знаю, как трудно бывает такому мужчине сбросить свою броню. А у тебя, по-моему, целый броневик с плеч свалился вместе с моим халатом. Неужели не заметил?

— Да уж свалился, как видно. И прямиком на ногу…

— А, не считая ног, у моего рыцаря еще что-нибудь есть? Какие-то другие средства, чтобы разобраться со своими переживаниями?

— Помимо ног, у меня есть еще Алена… А теперь, возможно, и ты, моя странная Дульцинея… Объясни, что, по-твоему, я сейчас чувствую? Вроде бы что-то хорошее, но названия этому я подыскать не в состоянии…

— Ладно уж, слушай. Все, что ты должен сейчас ощущать, это: внутренний покой, приятную легкость и естественное влечение к очень даже интересной девушке, что сидит рядом с тобой… Ты ведь понимаешь, что я — твоя девушка? Что нас уже ничто не разделяет, кроме каких-то ерундовых минут? Да и теми можно просто наслаждаться, зная, что каждая из них делает нас только ближе.

— Можно я подумаю над этим?

— Думай, Димочка, думай… А когда устанешь думать — так сразу и поймешь, о чем я говорю.

Некоторое время я провел в блаженной немоте, тогда как Вика продолжила свои нескончаемые речи, из которых мне довелось почерпнуть немало поучительного: как на предмет расположения моих сухожилий, так и касаемо того, что кунжутное масло — штука, конечно, хорошая, но в качестве лубриканта его применять не рекомендуется. Покончив с правой ногой, девушка кратчайшим путем переправилась через меня на левую сторону, и райские двери распахнулись передо мной вторично. Проворные, уверенные руки моей почти любовницы поглаживали, растирали, разминали, скручивали и поколачивали, покуда ее неуемный язык молотил, молотил и молотил. Левая ипостась Вики оказалась резвее и развязнее предыдущей: мне пришлось узнать много нового о стеатопигии, более всего распространенной среди бушменов и зулусов, а также выслушать несколько не вполне приличных анекдотов, последний из которых был почему-то рассказан мне на ухо: вероятно, потому, что он почти целиком состоял из непечатных слов. А может, и потому, что девчонке вздумалось чмокнуть меня в висок, что она и проделала, когда я невольно рассмеялся в ответ на финальную непристойность, поведанную мне жарким, задыхающимся от воодушевления шепотом.

— Все, мой герой! — неожиданно объявила Вика. — Переворачивайся на спину…