Семнадцатилетние

Урок немецкого языка в десятом классе был вторым. В перемену Марина Леопольдовна встретила в коридоре десятиклассниц: Алексееву, Кравченко и Вершинину. Они шли навстречу, но, когда поравнялись, ни одна из них не поклонилась. Выражение лиц было строгое, почти суровое, а в глазах горело что-то такое, что заставило учительницу насторожиться, и ей стало не по себе. Она хотела остановить девушек и потребовать объяснения, но раздумала, отложив разговор до урока. Там она их научит вежливости!

Марина Леопольдовна вошла в класс и с недоумением остановилась в дверях. Что это значит? При ее появлении ученицы продолжали сидеть. Некоторые читали, кое-кто писал или перелистывал книгу. Это было до такой степени необычным, что на какое-то время учительница растерялась. Что делать? Как она должна сейчас поступить? Марина Леопольдовна понимала, что это своего рода демонстрация, коллективный протест, но чем он вызван, она не знала и терялась в догадках.

— Смирнова!

Женя поднялась и с ненавистью в упор уставилась на учительницу.

— Что это значит? Женя молчала.

— Вы не желаете отвечать? Я спрашиваю вас как старосту класса, что означает ваше поведение?

Видя, что ее любимица еще крепче сжала губы и застыла без движения, Марина Леопольдовна опустила голову. Может быть, сразу отправиться к Наталье Захаровне? Нет. Она должна сама добиться и выяснить, что случилось, а уж потом принимать какие-то меры.

— Иванова!

Катя, а следом за ней и Светлана поднялись.

— Вы мне можете сказать, что значит эта комедия? Обе девушки молчали.

— Белова!

Валя покосилась на Тамару и, гордо вскинув голову, быстро встала.

— А вы? Вы тоже не желаете со мной разговаривать? Алексеева! Ерофеева! Вершинина! — вызывала по очереди учительница.

Девушки вставали, и по их лицам не трудно было угадать, что происходило в душе. Одни стояли бледные, другие, наоборот, краснели. У одних глаза бегали по сторонам или смотрели в сторону, другие глядели в упор в глаза учительницы.

— Аксенова! Косинская! Тихонова! Холопова! Логинова!

— Я не знаю… Я в этом не участвую, Марина Леопольдовна, — тихо пробормотала Рая.

— Что вы не знаете?

— Я ничего не знаю. Пожалуйста, не спрашивайте меня, — умоляюще попросила Логинова.

— Так… Кравченко! Шарина! Крылова!

Весь класс стоял и молчал. Тишина сдавила сердце, и Марина Леопольдовна почувствовала, что сейчас может закружиться голова, в глазах потемнеет и она упадет. Вцепившись обеими руками в край стола, она крепко стиснула зубы. «Этого еще не хватало! Не раскисать!» — приказала она себе.

— Ну, что ж, товарищи, очевидно, я большего от вас не заслужила, — проговорила Марина Леопольдовна каким-то незнакомым голосом.

Сделав над собою последнее усилие, она взяла журнал и тяжелой походкой направилась к выходу.

Двери остались открытыми. Было слышно, как удалялись и затихали шаги в коридоре, но девушки продолжали стоять. Их сильно смутила последняя фраза учительницы. Марина Леопольдовна ничего не опровергала, не защищалась. Нет… Совсем не такой реакции они ждали. «А что, если не она писала анонимку?» — мелькнуло в голове у каждой, и на какой-то момент в душе появилось жгучее чувство стыда и раскаяния. Но это продолжалось недолго. Слишком были живы воспоминания о первых днях работы Константина Семеновича и об отношении к нему Марины Леопольдовны.

— Рая, как ты смела с ней разговаривать? — тихо спросила Тамара, и все повернулись в сторону Логиновой.

— Я же ничего ей не ответила… — сильно покраснев, пробормотала та. — Вы же сами слышали.

— То есть как не ответила? Мы решили вообще не разговаривать, не здороваться, а ты что сделала? Ты вчера голосовала с нами?

— Нет. Я не поднимала руки ни за, ни против.

— Как не поднимала?! — с возмущением вмешалась Катя. — Когда я вчера спросила: «Значит, единогласно?» — ты промолчала?

— Катя, я же сказала ей, что ничего не знаю и не буду отвечать, — оправдывалась Рая.

— Но ты же сказала… ты произнесла эти слова! Ты понимаешь, что ты сделала? — все больше сердилась Катя. — Ты всех нас предала… да, да! Это, знаешь, как называется? Штрейкбрехерство!

— Катя, я не поняла… Я же не думала, что надо совсем молчать…

— Катя, оставь ее, — вмешалась Светлана. — С ней мы поговорим в другой раз. Сейчас нужно думать о другом. Предположим, что она вернется с Натальей Захаровной. Что мы должны делать?

— Наталье Захаровне мы объясним все. Она же знает про анонимку.

— А кто скажет? — спросила Тамара и сейчас же предложила: — Хотите, я скажу?

— Почему это ты? Я и сама могу сказать, — обиделась Женя.

— Фенечку не выдавать! — предупредила Катя.

— Девочки, я думаю, что говорить должен тот, кого спросят, — примирительно сказала Светлана.

— Правильно! — согласилась за всех Аня. — Но только не Логинова!