Семнадцатилетние

— Скажите, пожалуйста, какую школу вы окончили? — спросила староста первое, что ей пришло в голову. И, видя, что учительница густо покраснела, пояснила: — В Ленинграде или в каком-нибудь другом городе?

Вопрос Жени действительно помог Наталье Николаевне справиться с волнением, но поняла она этот вопрос по-своему.

— Я окончила не школу, а институт! — резко сказала она. — И прошу нелепых вопросов мне больше не задавать.

От удивления Женя вытаращила глаза.

— Извините, но я думала, что до института вы учились в школе… — обиженно сказала она и села.

— Значит, вам вообще нельзя задавать вопросов? — спросила Белова.

— Вопросы задавать можно, если они имеют отношение к нашему предмету, — официальным тоном ответила Наталья Николаевна.

Так началось недоразумение. Десятиклассницы решили, что новая учительница слишком высокого мнения о своей особе, или, как они выражались, «задается», и каждом уроке искали всяческих предлогов для спора, чтобы «вывести ее на чистую воду». Наталья Николаевна это понимала, чувствовала недоброжелательное отношение и держалась с ученицами строго, холодно и отчужденно. Из боязни потерять авторитет, из-за отсутствия опыта, она никогда не отклонялась от программы: коротко и сухо пересказывала главы учебника и требовала точных ответов по нему. С каждым уроком отношения ухудшались, и учительница переступала порог десятого класса с тяжелым чувством, почти со страхом.

Войдя сегодня в класс, она, не глядя на поднявшихся девушек, проследовала к столу.

— Садитесь!

— Наталья Николаевна, разрешите задать вопрос? — сказала Клара Холопова, поднимаясь.

— Если он имеет отношение к уроку.

— Да.

— Пожалуйста.

— Сегодня мы учили третью главу — «Чувства». И двадцать пятом параграфе говорится о настроениях. Вы тоже об этом говорили. «На настроение некоторых людей большое влияние оказывает природа, время года, погода», — прочитала Клара в учебнике и сейчас же спросила: — Так?

— Так.

— Какое же влияние оказывает на настроение весна?

— По-моему, это само собой понятно. Бодрое, приподнятое, радостное.

— Так. А осень?

— А как вы думаете?

— Я думаю, что обратное. Когда за окнами дождь, слякоть, пасмурно, то настроение создается угнетенное, унылое, вялое.

— Совершенно верно. Что же вы хотите?

Класс насторожился, чувствуя, что Клара приготовила какой-то подвох.

— Если вы говорите верно, то я не понимаю, почему же… — сказала девушка с деланным недоумением и подняла учебник. — Вот, пожалуйста, я прочитаю: «Пушкин, как известно, из всех времен года больше всего любил осень, когда у него особенно легко создавалось приподнятое, бодрое настроение, вызывающее прилив творческих сил». Как же так получается?

Густая краска залила лицо учительницы.

— Что получается? — переспросила она.

— Получается нелепость! Противоречие. Я, например, не знаю, как понимать. Вы говорите одно…

— Это не я говорю, а наука.

— Какая же это наука, когда в одной и той же главе говорятся совершенно различные вещи?

— Хорошо, мы поговорим об этом на следующем уроке. Садитесь! — отрывисто сказала Наталья Николаевна.

— Ведь мы же учили к сегодняшнему дню…

— Садитесь! — резко приказала учительница. Клара села, но на смену ей поднялась рука Вали Беловой.

— У вас что? Тоже вопрос?

— Да. Вы говорили, что глубина чувств не связана с бурными переживаниями, ни тем более с бурными проявлениями. Лермонтов пишет: «Полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов». Это верно?

— Ну и что же?

— Я хотела знать, верно это или неверно? — настойчиво спросила Валя.

— А что дальше? — уклонилась от прямого ответа учительница, предвидя опять какую-то каверзу.

— Пока все. Я только хотела знать, верно это или нет.

— Верно.

— А как вы считаете, Кутузов был глубокий человек?

Наталья Николаевна молчала. Она поняла замысел Беловой. В главе «Аффекты» приводился пример из «Войны и мира»: вспышка Кутузова при докладе ему немцем Вольцогеном о ходе Бородинского боя. И это, в какой-то степени, противоречило понятию о глубине чувств. Ничего страшного в этих противоречиях не было, и при других обстоятельствах она смогла бы все это объяснить, но, находясь в состоянии сильнейшего нервного напряжения, она боялась запутаться сейчас в неписанных законах человеческой психологии.

Наталью Николаевну взорвали ехидные улыбочки, появившиеся на лицах учениц.

— Я могу дать вам знания… но голову… головы вы должны иметь свои. Зачем они у вас? Для украшения, что ли…

— Вот тебе и раз! С больной головы да на здоровую, — сказала Валя.

— Что такое?! — сквозь слезы крикнула учительница и, не в силах больше себя сдержать, выбежала из класса.

Это было неожиданно. Конфузливо переглянувшись и пожав плечами, девушки продолжали сидеть на местах. Всех охватила какая-то неловкость, хотя вины за собой никто не чувствовал.

— Вот так номер! — в полной тишине произнесла Женя.

— Будет баня! — вполголоса заметила Катя.

— А за что? Мы же ей задали вопросы по существу! Если учительница не знает, то мы-то тут при чем? — вызывающе сказала Валя, но все поняли, что она сильно струхнула.

— Не надо было говорить насчет больной головы, — упрекнула ее Лида.