Семнадцатый самозванец

Но, я думаю, он видел, что юная королева необычна во многом и что она может стать великой правительницей. Поэтому, когда Христине исполнилось десять лет, канцлер, как мне говорили, ежедневно стал навещать её и постарался оказать на королеву-ребенка все влияние, каким обладал пятидесятитрехлетний мужчина, к этому времени уже четверть века занимавший высшие посты в государстве. Навещая Христину во дворце её тетки, Оксеншерна видел, что после смерти Густава-Адольфа воинские забавы, путешествия и охоты все чаще стали заменяться пирушками с шутами, диковинными уродцами, дурачками и придворными льстецами, ни в чем не уступавшими дурачкам и шутам. Однако в десять лет юной королеве надоели и шуты и солдаты. Она засела за книги и, как мне говорили, немалую роль в этом сыграл старый канцлер.

Теперь по двенадцать часов в сутки Христина проводила за книгами. К двенадцати годам она свободно владела латинским языком, к шестнадцати читала и писала на немецком, датском, голландском, испанском, итальянском и древнегреческом.

В этом же возрасте её увлекла европейская политика, и ещё совсем девочкой Христина принимала европейских послов, поражая их широтой познаний и тонким проникновением в запутанные и сложные вопросы политики.

Тогда же, говорил мне её секретарь, она прочла жизнеописание английской королевы Елизаветы Тюдор и твердо решила во многом ей следовать. Как показало дальнейшее, решение её не было мимолетным капризом взбалмошной пятнадцатилетней девочки. Следуя своему британскому идеалу. Христина заявила, что никогда не выйдет замуж. И вот уже много лет не отступает от этого. Семнадцати лет Христина пришла в Королевский совет и те, кто слышал её первую речь в этом совете, говорили мне, что эта речь была блистательным образцом ораторского и политического мастерства.

Мне говорили, что королеву более всего увлекали политика, математика, музыка, искусства, астрология, нумизматика и поэзия. Пять профессоров, обучавших её всему этому, как мне кажется, без всякой лести, полностью сохраняя достоинство неподкупных ученых мужей, говорили, по утверждению многих придворных, и писали своим коллегам в другие страны, что более способной ученицы ни один из них никогда не имел.

Ее двор стал прибежищем ученых, изгнанных из разных стран непросвещенными или нетерпимыми к чуждым им мнениям правителями. Еще отец Христины приютил в Стокгольме знаменитого Гуго Гроциуса из Делфта, поборника свободы мореплавания и защитника слабых. Гроциус нашел в Швеции приют и покой, какого он не мог получить ни в Голландии, ни во Франции, где его преследовал всесильный герцог Армад Жан дю Плесси, более известный под именем кардинала Ришелье.

Оксеншерна не побоялся отправить Гроциуса в Париж шведским посланником, а мужественный ученый не испугался принять это назначение.

Юная королева оставила Гроциуса на его посту, пожаловав ему в 1645 году щедрую награду на зависть Ришелье и всему дому Оранских наследственных правителей Голландии, которых она сильно не любила.

Ценя в окружавших её более всего ум, Христина не делала различия между знатными и простолюдинами. Не удивительно, что она поручила подписать Вестфальский мир сыну графа Сёдермёре — Эриху Оксешперне и сыну не то ремесленника, не то крестьянина Алдеру Салвиусу — самому доверенному из её советников.

Жалуя Салвиуса шведским сенатором, королева заявила: „Когда нужны хорошие и мудрые советы, то не спрашивают о дворянстве в шестнадцати коленах, но спрашивают о том, что следует предпринять. Салвий, без сомнения, был бы в деле совета искуснейшим человеком, если бы он был дворянином. Если дети знатного происхождения имеют достойные качества, то они обретут свое счастье, но я не дам этой чести только им одним“.

Вместе с тем, как я убедился на собственном опыте, лесть, восхищение и преклонение сделали Христину самоуверенной, надменной, властной и капризной. Она отвергла предложения доброй дюжины знатнейших женихов из разных стран Европы, в том числе испанского короля Филиппа Четвертого, и объявила, что свою свободу она ценит дороже всех сокровищ мира.

Успехи шведской армии в конце последней войны, длившейся тридцать лет, неустанные дипломатические усилия королевы и её министров подняли шведское государство на вершину могущества и славы. И здесь-то заговорила в Христине кровь её матери: она стала изменчива, её увлекли интриги и сплетни. Но, кажется, мне не доведется долго наблюдать все это: завтра я еду в Трансильванию».

«Воистину — мир тесен. И воистину нет ничего тайного, что не стало бы явным. Кто мог бы подумать, что и в Трансильвании — за тысячу верст от Стокгольма — найдутся люди, которых заденет за живое образ жизни и дела моей августейшей родственницы?

И тем не менее при дворе Юрия Трансильванского мне сообщили, что дела в Стокгольме пошли по иному руслу.