Потом
Ночью я встал, прошлёпал в туалет, на обратном пути захватил из душа её платье с лифчиком (трусики остались на трубе сушилки) и залез под одеяло. Почувствовав шевеление, Кристина пробудилась, увидела меня рядом, секунду её взгляд выражал удивление, потом, видимо, всё вспомнив, она улыбнулась; я поцеловал её в ушко, она закрыла глаза… Ночью она вставала в туалет и, видимо, принимала душ; я видел в полумраке её обнажённую фигурку, шедшую обратно. Утром, едва проснувшись, мы повторили вечернее
– Кристи, извини, а как твоя фамилия?
Она удивлённо взглянула на меня и сказала:
– Нойманн, а что?
Dang it! (Чёрт возьми!) Меня обдало внезапным холодом, я ощутил, как струйки ледяного пота вдруг потекли по спине и рукам. Кристина, видимо увидев, как изменилось моя физиономия, взволнованно спросила:
– Что с тобой? На тебе лица нет!
Я собрался с силами и выдавил:
– Ты не родственница Августа Нойманна, брата художника XIX века Адольфа Нойманна?
– Да… А что? – удивлённо произнесла она. – Мой прапрадед Фридрих – его сын. Я прапраправнучка Августа.
– Кристина, – начал я запинаться, – ты… ты только не волнуйся… Дело в том, что… мы с тобой – родственники… Я – Новиков по отцу, мой прадед Иван… его фамилия была Нойманн…
– Что?! – она не могла поверить. – Этого не может быть! Kann nicht sein! (Не может быть!)
– Может. Мы с тобой… как же это будет?… четырёх… нет, пятиюродные брат и сестра.
– Oh, Heiliger Winfried!116
– в её голосе были нотки ужаса. – Что мы с тобой натворили! Это что?.. это называется… инцест? – Она, вспыхнув, запоздало убрала свою ногу и отстранилась от меня. Я отрицательно покачал головой и кивнул на прикроватную тумбочку, где осталась упаковка от Durex'а.– Liebe Christie, es ist okay, mach dir keine Sorgen (Дорогая Кристи, всё в порядке, не волнуйся), – от волнения я тоже перешёл на немецкий. – Это такое дальнее родство, что мы, практически, не родственники…
(В мозгу сверкнуло: если бы я послушал маму и остановился в их "двушке", этого
Немного успокоившись, она достала из сумочки, лежавшей рядом с кроватью, чистые трусики и под одеялом натянула их. Потом, тоже под одеялом, застегнула лифчик и, встав, надела через голову платье.
– Я должна идти, – влезая в туфли и не глядя мне в лицо, выдавила она. – Сергей… надеюсь, ты не расскажешь… Евгению Яковлевичу об этом… событии?
Я судорожно помотал головой.
– Подожди, – я лихорадочно натягивал трусы и штаны, – я провожу.
– Нет, не надо…
Я вызвал такси, мы спустились на первый этаж. На прощание я чмокнул её в пылающую щёчку. Она уехала… На сушилке остались её розовые трусики – мой трофей и сувенир (они лежат у меня в коробке с безделушками)…
Бедная, бедная Кристина, что я натворил своим "расследованием"; для тебя это оказалось таким ударом, что нескоро забудется…
Отец, когда я с ним увиделся, сказал мне:
– Сын, по-моему тебе пора жениться. Как ты считаешь?
Я лишь неопределённо пожал плечами…
Слепив кое-как репортаж о процессе над невезучими глупыми девицами, я вернулся в Южноморск…
У отца в институте теперь другая секретарша – Кристина уволилась в 2016-м. Позже от кого-то из знакомых я узнал, что она вышла замуж, удачно или нет – мне неизвестно…
Глава шестая. Шумер
Майк решил прочесть мне лекцию по истории: