Сен-Мар, или Заговор во времена Людовика XIII

Прекрасной летней порой пастух в неизменном коричневом плаще и черный длиннобородый баран проходят здесь во главе отары овец, свисающая шерсть которых волочится по траве. В этих горных местах раздается тогда лишь звон колокольчиков, привязанных к шее животных, и эти разноголосые звуки сливаются в неожиданные аккорды, создают случайные мелодии, на диву путнику и на радость дикому молчаливому пастуху. Но когда наступит долгий сентябрь, белоснежный покров окутывает горы от вершин до самого основания, пощадив лишь эту глубоко ушедшую в землю тропинку, несколько расселин, прорытых потоками, да несколько гранитных скал, причудливые очертания которых выступают там и сям, как остов погребенного под снегом мира.

Тогда-то появляются здесь легкие стада пиренейских серн; запрокинув рогатые головы, они прыгают со скалы на скалу, словно гонимые ветром, и завладевают этой белой пустыней; стаи воронов беспрестанно кружат в ее безднах и естественных колодцах, превращая их в свои мрачные убежища; а бурый медведь вместе с мохнатым семейством, которое играет и катается у его ног, медленно уходит из покинутой берлоги, откуда его выгнал мороз. Но это еще не самые дикие и свирепые гости в этом краю зимой; осмелевший контрабандист решается выстроить деревянную лачугу на самой границе, проведенной природой и политикой; и тут, среди туманов и ветров, между двумя Наваррами заключаются неведомые сделки, происходят тайные обмены.

На этой-то узкой тропинке, на скате горы, обращенном в сторону Франции, месяца два спустя после описанных нами парижских событий, остановились в полночь двое измученных, напуганных путников, бредших из Испании. В горах раздавались ружейные выстрелы.

— Мерзавцы! Ну и гнались же они за нами! — сказал один из них. — Я совсем обессилел! Без вас меня давно бы схватили.

— И непременно схватят, а вместе с вами и эту проклятую бумагу, если вы будете терять время на болтовню; слышите, вот второй выстрел на Орлиной скале Святого Петра; они думают, что мы повернули к Лимасону, но скоро поймут свою ошибку. Спускайтесь. Это, видно, дозорные, они охотятся за контрабандистами, спускайтесь!

— Но как? Я ничего не вижу.

— Спускайтесь, да и только, держитесь за мою руку.

— Помогите мне, сапоги скользят, — проговорил первый путник, цепляясь за выступ скалы, чтобы нащупать почву под ногами.

— Живей, живей! — сказал другой, подталкивая его. — Один из негодяев проходит у нас над головой.

И в самом деле, силуэт человека с длинным ружьем выступил на фоне снега. Путники замерли на месте. Стражник прошел мимо, они продолжали спускаться.

— Они нас схватят! — сказал тот, кто поддерживал приятеля. — Мы окружены. Дайте мне ваш чертов пергамент; я одет, как контрабандист, и найду пристанище у своих собратьев; но вы даже этого не можете сделать из-за своего мундира.

— Вы правы, — ответил его спутник, задержавшись на выступе скалы.

Он повис посреди склона и передал приятелю деревянный футляр.

Раздался выстрел, со свистом пролетела пуля и, вздрагивая, зарылась в снег у их ног.

— Предупреждены! — сказал первый путник. — Спускайтесь вниз; если останетесь живы, ступайте по дороге. Влево от Гава лежит Санта-Мария; вы свернете вправо, потом пересечете Олорон и попадете на дорогу в По, там вы спасены. Ну же, скорее.

С этими словами он толкнул товарища и, даже не соблаговолив взглянуть на него, двинулся дальше, не вверх или вниз, а прямо по склону горы, с ловкостью дикой кошки цепляясь за камни, за ветки и даже за стебли растений; вскоре он очутился на твердой почве перед дощатой хижиной, сквозь щели которой виднелся свет. Путник обошел ее, как обходит овчарню голодный волк, и, прильнув к одной из щелей, увидел нечто такое, после чего решительно толкнул кулаком шаткую дверь, не запертую даже на дрянную щеколду; вся хижина содрогнулась от этого удара; войдя в нее, ой увидел, что она разделена надвое перегородкой. Толстая свеча желтого воска освещала первую комнату; в углу ее, на мокром дощатом иолу, под которым текли ручейки талого снега, сидела девушка, бледная й страшно худая. Ее черные спутанные и запыленные волосы были очень длинный в беспорядке падали на платье из грубой коричневой шерсти; красный капюшон — обычный убор девушек в Пиренеях, покрывал ее голову и плечи; опустив глаза, она пряла на прялке, привязанной к поясу. Появление незнакомца не смутило ее.

— Эй, la moza[38] встань и дай мне напиться; я устал и умираю от жажды.

Девушка ничего не ответила и, не поднимая взора, продолжала прилежно работать.

— Ты что, оглохла? — проговорил вошедший, пихнув ее ногой. — Ступай скажи хозяину — я видел его в соседней комнате, — что к нему пришел друг, но прежде дай напиться. Я здесь переночую.

Она ответила хриплым голосом, не отрываясь от прялки:

— Я пью снег, что тает на скалах, или зеленую пену, всплывающую на поверхность болота; но в награду за хорошую пряжу мне дают родниковой воды. Когда я сплю, холодная ящерица бегает по моему лицу, но если я хорошенько вымою мула, мне бросают охапку сена; сено теплое; сено хорошее и теплое; я укрываю им свои мраморные ноги.