Сен-Мар, или Заговор во времена Людовика XIII

— Разве это бракосочетание? Да и кто осмелился бы совершить его? Я разузнаю об этом. Но, боже мой, сколько ошибок, сколько ошибок кроется, дитя мое, в том немногом, что я от вас услышала! Дайте мне подумать обо всем этом.

И, разговаривая вслух сама с собой, королева задумчиво потупилась.

— Упреки бесполезны и жестоки, если зло совершено: над прошедшим мы уже не властны, подумаем о настоящем, о будущем,— говорила она. — Сен-Мар сам по себе прекрасный юноша — он смел, остроумен и даже глубок в своих суждениях; я следила за ним, он очень преуспел за эти два года, и теперь мне ясно, что это было сделано ради Марии… Он прекрасно держится; он достоин, да, достоин ее в моих глазах, но не в глазах Европы. Ему надо подняться еще выше: принцесса Мантуанская может снизойти разве что к герцогу. Надо, чтобы он стал им. Я тут бессильна, я не королева, а пренебрегаемая королем жена. Власть имеет только кардинал, вечно этот кардинал… но он враг Сен-Мара, и, быть может, нынешний мятеж…

— Увы, мятеж лишь начало войны между ними, это подтвердилось сегодня ночью.

— В таком случае Сен-Мар погиб! — воскликнула королева, обнимая Марию.— Прости, дитя мое. Я разрываю тебе сердце, но сегодня мы должны все предвидеть, все высказать друг другу; да, он погиб, если не одолеет этого злодея, потому что король не отступится от Ришелье; одна только сила…

— Он одолеет его, государыня; он сделает это, если вы ему поможете. Вы — добрый гений Франции; заклинаю вас, встаньте на защиту ангела против демона; речь идет о вас самих, о королевском доме, о всем вашем народе…

Королева улыбнулась.

— А главное, речь идет о тебе, дочь моя, не так ли? Обещаю сделать для тебя все, что в моей власти; власть эта невелика, я уже говорила; но она к твоим услугам; только бы этот ангел не погряз в смертных грехах,— прибавила она, проницательно взглянув на Марию.— Я слышала сегодня ночью, что имя Сен-Мара выкрикивали голоса, явно недостойные его.

— Готова поклясться, что он ровно ничего не знал об этом!

— Не будем говорить о государственных делах, дитя мое, ты еще очень несведуща в них; дай мне поспать немного, если удастся, до начала моего туалета; глаза у меня воспалены, да и тебе нужен отдых.

С этими словами добрая королева склонила голову на подушку, под которой лежала ее золотая шкатулка, и Мария вскоре заметила, что она уснула, сломленная усталостью. Тогда герцогиня встала, пересела в квадратное штофное кресло, сложила на коленях руки и задумалась о своем горестном положении; утешенная милостью королевы, своей кроткой заступницы, она часто обращала на нее взор, оберегая ее сон, и втайне благословляла, как благословляет любовь тех, кто ей покровительствует; порой она целовала белокурые локоны спящей, словно молила ее этим поцелуем о снисхождении к своей неотвязной мечте.

Королева спала, а Мария думала и плакала. Однако она вспомнила, что в десять часов ей предстоит явиться перед всем двором, чтобы присутствовать при туалете королевы; она решила отвлечься от горьких дум, осушить свои слезы и взяла со стола, украшенного эмалевыми инкрустациями и медальонами, толстый фолиант: то была «Астрея» г-на д'Юрфе, произведение отменной галантности, приводившее в восторг прекрасных придворных жеманниц. Мария со своим наивным, но здравым умом не могла увлечься этой пасторальной идиллией; она была слишком естественна, чтобы понять пастушков с берегов Линьона, слишком остроумна, чтобы оценить их речи, и слишком страстна, чтобы сочувствовать их нежности. Однако огромная известность этого романа внушала ей такое почтение, что она попыталась заинтересоваться им; мысленно укоряя себя, ибо «Астрея» навевала на нее скуку, она нетерпеливо стала искать в книге то, что могло бы ее увлечь, привести в восторг. Взгляд Марии задержался на гравюре, изображавшей Астрею на высоких каблучках, в корсете с огромными фижмами; пастушка стояла на цыпочках, чтобы лучше видеть в реке нежного Селадона, который собирался утопиться с отчаяния, что был холодно принят в то утро. Почувствовав непреодолимое отвращение к этой фальшивой сцене, Мария нетерпеливо перелистала фолиант — она хотела найти хоть слово, которое привлекло бы ее внимание; она увидела слово друид. «Вот наконец человек с сильными характером,— подумала она,— я, наверно, встречу здесь одного из тех таинственных жрецов, после которых еще сохранились в Бретани жертвенные камни; я узнаю о том, как они приносили в жертву людей: это будет очень страшно, но все же прочтем».

И Мария прочла, хмуря брови и чуть ли не содрогаясь От отвращения, следующие строки: