Сен-Жермен

Все это время Джонатан даже не вспоминал об удивительном приключении, случившемся с ним в Париже, о знакомстве с не менее странным, чем граф Сен-Жермен, стариком. Предложение барона Ф. казалось не более, чем экстравагантной выходкой свихнувшегося на интригах аристократа, каких, по-видимому, в прошлом, восемнадцатом веке было хоть пруд пруди, и все равно англичанин, помня о негласном обязательстве, аккуратно заполнял второй экземпляр записок. Он пока не решил, как поступить с ними. Мечты мечтами, сновидения сновидениями, но воспоминания Сен-Жермена в самом деле представлялись небесполезными в практическом смысле. Они вполне могли обеспечить будущее разумного и дальновидного человека. Вот какие соображения мирно уживались в его душе, благоденствующей при теплой погоде, в коляске, снабженной мягчайшими рессорами; в соседстве с удивительным старцем пополняющейся запасом впечатлений. Колыхнуло Уиздома в городе Люксембурге, столице герцогства, когда они с огромным букетом цветов явились на местное кладбище и отыскали могилу какого-то неизвестного Ицхака-Шамсоллы-Жака. Могила была ухожена, в изголовье ангел с вскинутыми к небу руками. По основанию камня арабская, заваливающаяся справа налево письменная вязь…

– Персидская, – подсказал Джонатану Сен-Жермен. – Эта надпись сделана на фарси. Шамсолла был родом с Кавказа. Любил море. Особенно ходить под парусом…

Граф помолчал, потом добавил.

– К сожалению, я боюсь обильной воды, качка наводит на меня ужас. А он, бывало, пел на корабле. Как начнет горланить что-то свое, зажигательное, хоть уши затыкай…

Он промокнул глаза, повернулся и, не оглядываясь пошел по аллее к выходу.

Вот когда Джонатана пронзило воспоминание о разговоре с бароном Ф. Он собственно никаких обещаний не давал, они, в общем-то, ни о чем не договорились. В словах барона было много разумного и бесспорного, но за всем обыденным содержанием их беседы и, если хотите, негласного уговора, теперь вдруг открылась та самая ширь, о которой упоминал Сен-Жермен. Явь, ограниченная рамками беседы с бароном, и фантастический простор никак не соприкасались. Одно закрывало другое. Так часто бывает, признался себе Джонатан. В двух шагах от его ног находилась могила неизвестного Ицхака, чистенькое кладбище, купы деревьев за оградой, и над всем пейзажем, как бы отодвинув его, возник не пройденный простор, где задувал свежий ветер и на полуденном небе обозначился рисунок неведомых созвездий. Джонатан на миг оцепенел, удивляясь подступившему видению. Несколько секунд он, затаив дыхание, мысленно рассматривал открывшийся ему берег неведомого моря с нависшими над прибрежной полосой горами. Исполинский конус вулкана, подгоняемый свежим морским ветерком, плыл на восток, в жаркие пустыни, а сбоку, в полнеба вставало блистающее пронзительной белизной, взметнувшее вверх облако. В нем созревала гроза. К вечеру ухнет – Джонатан наверняка знал об этом. Вдоль берега скопления рыбачьих лодок, в них шустрые, мечущие сети люди в шароварах и чалмах… Человек в белом тюрбане на высокой мусульманской башне, взявшись за мочки ушей, уже второй раз пропел "Ашхаду ан ля илл'яха илля Лл(ху"…[152] Те, кто успели разлохмаченной веточкой почистить зубы, расстилали коврики…

С некоторым усилием сквозь бирюзовую водную гладь, подбитое желтизной небо, слепящую, броскую белизну (блака проступили разбросанные там и тут мраморные изваяния, за каменной кладкой ограды – изумрудно-глянцевые купы деревьев, чуть в стороне возвышалась колокольня из серого камня…

Джонатан судорожно прикрыл веки, видение исчезло. Явилась мысль о справедливости замечания Сен-Жермена, что знать или не знать – пустой вопрос. Просто мелочевка по сравнению с тем, что только что открылось перед ним. Удивительное дело, ему пришло в голову, что как раз к подобной ясности призывал священник в церкви в его родном Гринвиче. Только в тот раз это были слова, а теперь они оделись в плоть.

Джонатан открыл глаза. Перед ним вновь открылся прямоугольник дерна, могила, ангел, вскинувший руки к небу, рябь листвы, сквозь которую посверкивали солнечные лучи. Он закрыл лицо руками. Так и стоял несколько минут, потом неловко повернулся, надел цилиндр и зашагал к выходу. Там его поджидал Сен-Жермен.

Вечером граф продолжил рассказ о своем путешествии в Гаагу.