Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда

— Нет, был. Но не тот, какой вы думали. Греки — все греки — желают только одного: освобождения своей родины, понимаете? Но Европе и дела нет, что отчизной Гомера и Еврипида правят мусульмане. Франция и Англия боятся задеть Высокую Порту. Греция для них принадлежит прошлому. Единственная страна, которая желает освобождения Греции, правда не из любви к Праксителю и Сократу, но чтобы отогнать турок подальше от своих границ, — это Россия. Она бы хотела также предотвратить рост австрийского влияния в Греции, на тот случай если Вена ее опередит.

Готлиб открыл рот от изумления.

Он вспомнил долгий взгляд, которым удостоила его княгиня во время их последнего разговора. До него дошло: прикрываясь вербовкой агентов для Порты, фанарская чайка служила делу своей страны.

Банати позвонил в колокольчик, и в дверях появился лакей.

— Принесите нам, пожалуйста, вина и каких-нибудь бисквитов, — попросил Банати. Потом опять повернулся к своему гостю. — Хочу надеяться, что не слишком вас разочаровал.

— Я ошеломлен. Ведь политические высказывания княгини были совершенно противоположны тому, что я услышал от вас, — ответил Готлиб, подумав, а не дурачит ли его и Банати.

Но тот возразил, словно забавляясь:

— Судите сами. — Он ткнул пальцем в письмо и прочитал вслух: — «Он из Ливонии, стало быть, привычнее к русским, чем кто-либо другой».

Пренебрегая вежливостью ради того, чтобы собственными глазами удостовериться в этих словах, Готлиб встал и склонился над бумагой. Потом медленно сел, потрясенный. Именно так княгиня и написала.

— Выходит, я должен поступить на службу к России, — пробормотал он.

— Я знавал и менее завидные судьбы, — заметил Банати.

Тем временем вернулся лакей, неся поднос с блюдом бисквитов, полным графином и бокалами.

Слуга налил Готлибу бледно-золотистого вина, потом наполнил бокал своего хозяина.

— И вы наверняка будете не единственный. — Банати поднял свой бокал с улыбкой и осушил его почти одним духом. — Княгиня имела в виду, что ливонцы граничат с русскими. Неужели же те будут к ним враждебны?

— Враждебнее всего относятся как раз к соседям, — ответил Готлиб, усмехнувшись. — Ливония сполна испытала тяготы зависимости от сильных стран. Но мы слишком маленькая страна, чтобы восстать.

Он неплохо выпутался: накануне, сразу по прибытии, наведался в книжную лавку, чтобы подкрепить свои знания о Ливонии и северных странах. И теперь вознаградил себя глотком вина.

— Это благоразумно, — заключил Банати.

— И что я теперь должен делать?

— То же самое, что делали бы для Высокой Порты.

Готлиб попытался определить по какому-нибудь признаку, кому служит сам этот человек: грекам или русским?

— И добавлю вот что, — продолжил Банати. — Вам придется встречаться с особами, чьи вкусы, конечно, не так изощренны, как у турок, но наверняка менее экзотичны. Я предлагаю вам освоиться с этим миром, и желательно, чтобы вы приобрели кое-какие из талантов, которые весьма ценят при дворах и в светских кругах, а именно: знание языков, истории и музыки. Вас ждут Эвтерпа, которой вполне можно доверить царство языков, Клио и Каллиопа.

Эта цветистая речь, да еще и сдобренная певучим акцентом, показывала, что и сам Банати обладал, по крайней мере, наружным лоском культурного человека. Готлиб пригубил вино: если бы оно не было холодным, то показалось бы резковатым, но его безыскусная терпкость, смягченная прохладой, приятно щекотала нёбо и располагала к разговорам. Вино философов и ораторов. Греческое вино.

— Стало быть, вы российский посланник? — спросил Готлиб.

— Ничуть, граф. Я венский советник его величества Виктора Амедея Второго, короля Сардинского.

— Сардиния — союзница России?

— Неофициально. Фактически она под протекторатом Австрии. Была бы сейчас под протекторатом Франции, если бы в начале века французы не проявили излишней подозрительности и не велели разоружить ее войска. Но на самом деле наша покровительница — всех нас, обитателей Средиземноморья, — это Россия, поскольку лишь она располагает необходимой силой, чтобы сдерживать турок. К тому же в моих жилах течет греческая кровь, которую я унаследовал от матери. Вы удовлетворены, граф? Я прошел испытание? — заключил Банати, коротко усмехнувшись.

— Простите меня, — поспешил оправдаться Готлиб. — Моим намерением было, конечно, не подвергнуть вас испытанию, но прояснить причины вашего предложения. Поймите мое удивление…

Сначала гречанка склоняла его к тому, чтобы он стал агентом Высокой Порты, но это оказалось лишь притворством, и вот теперь сардинец предлагает ему стать агентом России!

— Я понимаю его, граф, понимаю, — согласился Банати. — Вы еще не знакомы с политикой южан. Но княгиня дала мне понять, что у вас достаточно гибкий ум, чтобы разобраться в ее лабиринтах.

Банати покрутил свой бокал в пухлых пальцах, поглядывая на своего гостя с видом, который можно было определить как хитрый и продувной: словно старый кот, привычный к уловкам собак и мышей, учит кота-новичка уму-разуму.

— Значит, мне придется поехать и в Санкт-Петербург, — сказал Готлиб наполовину вопросительно, наполовину покорно.