Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого

Король говорил на правильном французском, напевном и мелодичном, но с сильным акцентом. Его ухо, без сомнения, привыкло к музыке, Себастьян знал, что Фридрих хорошо играет на флейте.

— Желание увидеть столицу, к которой, без преувеличения, нынче прикованы все взгляды, ваше величество.

Фридрих коротко рассмеялся.

— Откуда же вы прибыли, граф?

— Из России, ваше величество.

— Россия! Я хочу надеяться, что Петру Третьему удастся восполнить урон, нанесенный его сумасшедшей развратной теткой!

— Что бы там ни было, ваше величество, новый правитель России — ваш верный и преданный союзник, ибо не упускает случая выразить восхищение вами.

Гость удостоился подозрительного взгляда.

— Кто же вам об этом сказал?

— Он сам, ваше величество.

В гноящихся глазках короля мелькнул огонек любопытства.

— Так стало быть, вы его видели, — произнес он. — Молодому человеку пришлось признать очевидное. Кто бы ни правил в его стране, он должен будет попытаться вырвать ее из рук всякого сброда: жирных попов, лжеаристократов, забывших о своем долге, суеверных баб и невежественных мужиков, которые никак не могут отделаться от скотского прошлого! Самый близкий пример для подражания, разумеется, Берлин.

Хотя король, это было всем известно, поссорился с Вольтером, общение со знаменитым писателем благотворно сказалось на красноречии монарха; по крайней мере, искусством сарказма он владел неплохо.

Болонка завозилась под столом.

— Ты хочешь печенья, радость моя? — воскликнул Фридрих, взял с блюда одну из вафель и разломил ее на две части, чтобы угостить собачонку. — Арсиноя хочет печенья?

Собачка поднялась на задние лапки и аккуратно взяла вафлю. Арсиноя! Так звали двух египетских принцесс, повинных в кровосмешении, поскольку они вышли замуж за своих братьев, Птолемея II Филадельфа и Птолемея IV Филопатора! Выходит, болонка была королевой Пруссии? Себастьян едва сдержал усмешку. А где же была другая королева, Елизавета Брауншвейгская?

— Мы говорили о Петре, — напомнил Фридрих. — Что вы о нем думаете?

Он говорил «Петр» запросто, как если бы это был его приятель по гарнизону.

— Мне показалось, что русский царь обладает энергией, необходимой, чтобы править своей великой страной.

— Да. Наконец, это мужчина, который не позволит женщинам взять над собой верх. Эта похотливая корова Елизавета и другая, австрийка Мария-Терезия, уж не знали, что измыслить, дабы помешать Пруссии стать великим государством, достойным своего предназначения. Теперь довольно! Европой отныне не будут править толстые и развратные бабы! Посмотрите только, до чего женщины довели короля Франции!

Себастьян не знал, была ли развратной Мария-Терезия, но он прекрасно понял, что король отнюдь не склонен рассматривать женщин как украшение этого мира.

— Петр делает честь своей немецкой крови, — продолжал Фридрих. — Он положил конец дрязгам этих базарных баб. Австрия от этого только выиграет.

Себастьян выслушал тираду, не выказывая никаких эмоций. Он мельком подумал, какая дружба может связывать двух монархов, затем сказал себе, что если таковая дружба и имеет место, то чувства здесь совершенно ни при чем, вопреки пересудам, которые доводилось слышать в Копенгагене. Фридрих казался сладострастным не более, чем огородное пугало. Их симпатия объяснялась, по-видимому, неприязнью застарелых холостяков к женщинам, у которых мужчины находились под каблуком.

Арсиное, похоже, надоело сидеть под столом, и она запрыгнула хозяину на колени.

— Отмена салического закона была самой грубой ошибкой Запада, — прервал молчание Фридрих. — Вы полагаете, что Греция или Рим стали бы величайшими империями, какие только существовали в истории, если бы ими правили женщины? Вы можете назвать хотя бы одну женщину, равную Александру или Юлию Цезарю?

Себастьян склонил голову в знак согласия. Возникший на пороге дворецкий сообщил, что ужин подан.

В большой гостиной стол был накрыт на две персоны. Перспектива ужина наедине с королем не только удивила Себастьяна, но и встревожила; разумеется, приватный вечер с человеком, который заставлял дрожать всю Европу, это большая честь, но граф предвидел опасные вопросы.

В качестве первого блюда был подан светлый куриный бульон. Судя по всему, монарх отнюдь не был склонен к кулинарным изыскам. Хотя, вполне возможно, именно сегодня он хотел отдохнуть от гастрономических излишеств, которыми славился.

— Вам приписывают способность превращать свинец в золото, — сказал Фридрих. — Не эти ли ваши таланты потребовались в России?

Себастьян улыбнулся:

— Ваше величество, я не хвалюсь тем, что могу превращать свинец в золото. Тот, кто стал бы уверять, что может это делать, одним только этим выдал бы себя. Он ведь был бы самым богатым человеком на свете, и у него не возникло бы необходимости продавать свою продукцию. Нет, предметом моего первого визита в эту страну был новый способ окраски ткани, который заинтересовал императрицу. Благодаря этому способу ткань приобретает необыкновенную яркость.

Король весьма удивился и, похоже, не поверил.

— Она что, пожелала сделаться красильщицей? — съязвил Фридрих.