Сенатский гламур

Я слушала, как на второй день дебатов по законопроекту Брэмен произносит в Сенате речь Аарона. Веские слова убеждали членов Конгресса забыть о себе и принять закон о пособиях на рецептурные лекарства ради общего блага. Мне тяжело было смотреть на Брэмена, но я гордилась талантом Аарона. К несчастью, именно его талант еще больше распалил оппозицию. Сенаторы выстроились в очередь, чтобы произнести длинные скучные речи об ужасных изъянах законопроекта. Я старалась не принимать это слишком близко к сердцу.

К четвергу, хотя споры были жесткими и не вполне вежливыми, нам еще хватало голосов для проведения проекта. Палата представителей со скрипом утвердила его утром, подняв и без того высокий уровень адреналина в нашей крови. К вечеру все шло к тому, что Франда заставят объявить голосование и законопроект наконец-то пройдет. И тут сенатор Роллингс начал тянуть резину.

Старшему сенатору Роллингсу от штата Миссисипи было восемьдесят три года. Он говорил о страховании здоровья престарелых как человек, имеющий на это полное право. Со своей выигрышной позиции он жаловался на федерализацию здравоохранения и опасность ползучего социализма[63]. Словно устроил против нас крестовый поход. Он не желал вмешательства в фармацевтическую промышленность и хотел одного: чтобы правительство оставило людей в покое. Роллингс был болен и устал от попыток все запутать. И он чувствовал свою силу.

Через четыре часа он закончил излагать свои переживания и вытащил стопку телефонных книг. Я смотрела на него по «Си-СПАН», а он смотрел прямо на меня. По-видимому, он любил этот зал настолько, что знал, в каких местах установлены камеры.

— Этот закон — катастрофа для хороших людей, — прогрохотал он и открыл первую телефонную книгу. — Например, для мистера Честера Дж. Аббингтона, — он вел пальцем по странице, — и точно так же губителен для миссис Альфред А. Абсон.

И так далее.

К десяти вечера этот невероятный тормоз добрался только до «Д». Я смотрела на него из-за стола, не в силах отправиться домой, в то время как законопроект, который я породила на свет, медленно задыхался в тягучем произношении. Пошел снег. Ноябрь только наступил, и Вашингтон едва отошел от летней жары, но я уже привыкла к непредсказуемой погоде.

В детстве я устраивала дикие пляски в честь Бога Грядущей Бури — искренне и благочестиво молясь о том, чтобы погода, при которой зимой закрывают школы, держалась как можно дольше. Надо было танцевать изо всех сил, чтобы уговорить божество исполнить мое желание и добавить к летним каникулам зимние. Хотя эта мечта ни разу не сбылась полностью, в третьем классе я три недели не ходила в школу благодаря ужасному бурану. Вот была радость. В первый вечер непогоды я добавила к танцу важное движение: недавно разученное колесо с поворотом на девяносто градусов. Учитывая эффект, я включила колесо во все снежные танцы в честь Бога Грядущей Бури. Лишь благодаря им я сохранила гибкость.

Но танцевать не хотелось, когда снежинки закружились за большим окном кабинета. Я от души порадовалась первому снегу, но радость быстро сменило мрачное предчувствие. А снегопад усиливался. Слишком метет, думала я, очередные сложности для законопроекта. Впервые в жизни снегопад казался мне неудобством. Боже правый, неужели я повзрослела?

Я до утра сидела на работе, слушала, как сенатор Роллингс бубнит и бубнит (ночь напролет, а ведь ему уже восемьдесят три), и мучительно искала способ остановить это безобразие. Конечно, умнее было отправиться спать и прийти на работу с утра пораньше. Но я решила сбегать домой около шести или семи утра, принять душ, переодеться и вернуться в офис, чтобы на литрах кофе протянуть еще день.

Этот план накрылся, когда я очнулась в шесть утра от короткого, как предполагалось, сна и посмотрела на мир, измененный грядущей бурей. Наверное, кто-то другой чертовски задорно исполнил снежный танец. На улице горбились здоровенные сугробы, в очертаниях которых можно было смутно угадать погребенные автомобили, пожарные гидранты и фонарные столбы. Мы все вдруг словно попали на необитаемый остров.

Я посмотрела на свою одежду. Я категорически не готова к подобной перемене погоды. Короткая юбка совсем не греет, над туфлями снег только посмеется. Эх, надо было забрать один из двух комбинезонов, висящих дома в шкафу. Ведь я держу здесь спортивную сумку на случай фитнес-кризиса, который пока не наступил, — вполне могла бы также предусмотреть суровую погоду.

Но что толку винить себя. Я решила заказать спасение и, невзирая на ранний час, позвонила Аарону. Ему уже почти пора вставать. Он будет счастлив услышать мой голос.

Я звонила четыре раза, но он не ответил. Возможно, телефонные линии вышли из строя. Его мобильный был выключен. Я отправила ему письмо, но не знала, прошло ли оно. Спасение перестало казаться неизбежным.