Сэндвич с пеплом и фазаном

Постой-ка, сказала себе я. Хлопок менее гладкий, чем лен, поэтому у моего хлопчатобумажного халата должен быть более высокий коэффициент трения, чем у льняной простыни.

И я принялась за работу.

Совсем другое дело! Я яростно терла градусник, и ртуть уверенно поднималась вверх по трубочке. Она уже находилась на уровне 100 градусов по Фаренгейту[20]. Я продолжала тереть, пока не увидела, что ноги Фицгиббон двинулись в моем направлении.

Я быстро сунула прибор под язык и снова застонала, чтобы побудить Фицгиббон поскорее забрать у меня градусник.

Когда она появилась в поле зрения, я заметалась на кровати.

— Спокойно, — сказала она. — Осторожно, зубы, помнишь? Мы же не хотим, чтобы ты умерла от отравления ртутью.

Конечно, нет!

Отравление ртутью — одно из самых ужасных в химическом каталоге: адское жжение, зуд, металлический привкус во рту, удушье, постоянное слюнотечение, понос и рвота. В тяжелых случаях — смерть.

— Нет, — слабо прошептала я.

Фицгиббон извлекла градусник из моего рта и глянула на него. Ее глаза расширились.

— Ммм, — протянула она. — Немного выше, чем хотелось бы.

Я давно заметила, что если у вас температура выше нормы, вам никогда не скажут, какая она точно. Люди скорее оставят вас умирать от воспаленного воображения, чем скажут правду. Даже милейший доктор Дарби из Бишоп-Лейси был уклончив, когда я упала с крыши после моего зрелищного рождественского фейерверка, широко обсуждаемого впоследствии[21].

Я перекатилась на бок и застонала, когда Фицгиббон протянула руку, чтобы пощупать мой лоб.

— Я попрошу доктора осмотреть тебя, когда он придет попозже, — сказала она. — Пока что я дам тебе аспирин от лихорадки. И постарайся немного поспать. Поразительно, что может сотворить сон.

Я кивнула и закрыла глаза. Чем скорее я заставлю ее уйти из комнаты, тем лучше. По крайней мере, в ближайшее время доктор не появится, а я пока успею сделать все, что мне нужно, и буду на пути к скорейшему выздоровлению в истории медицины.

Плохо ли быть такой обманщицей? Что ж, наверное плохо. Но если бы Господь не хотел, чтобы я была такой, какая я есть, он бы сделал так, что я родилась бы морским окунем, а не Флавией де Люс, — не так ли?

Как только Фицгиббон оставила меня, я сосчитала до двадцати трех, потом выскочила из постели и бросилась к Коллингсвуд. Если меня поймают, притворюсь, что у меня горячка.

Лицо Коллингсвуд было белым, как подушка, и ее длинные волосы волнами рассыпались вокруг ее головы, как у русалки под водой.

— Коллингсвуд, — прошептала я ей в ухо. — Это я, де Люс. Проснись.

Она не пошевелилась.

— Коллингсвуд!

На этот раз громче. Хотя лазарет находится в стороне от протоптанных троп, но я не хотела привлечь ничье внимание.

— Коллингсвуд!

Я надавила ногтем большого пальца на ее верхнюю губу — тест на нахождение в сознании, которому мне довелось научиться в летнем лагере девочек-скаутов.

Она застонала.

— Коллингсвуд! Проснись! Это я, Флавия!

Один налитый кровью глаз медленно открылся и посмотрел на меня.

— Что… — выдавила она, и от запаха ее дыхания у меня кровь застыла в жилах.

Я сразу же его узнала: эта острая вонь хлора вкупе с экзотической ароматической примесью — словно бриллиант в куче фекалий.

Хлоралгидрат. Я везде его узнаю. C₂H₃Cl₃O₂. Невозможно ошибиться.

Однажды я наткнулась на коробку с красными желейными капсулами на прикроватном столике жены викария, раздавила одну, чтобы понюхать, и добавила этот запах в свою химическую коллекцию.

Эта штука, насколько я знаю, — мощное успокоительное.

Если бы я была в своей обычной форме, я бы сразу же сделала выводы из слов Фицгиббон, что Коллингсвуд все время спит. Можно было бы понять, что она впала в шок из-за трупа в камине, но это было давно. С чего бы ей так много спать, ведь уже прошло немало времени?

Мне следовало бы подумать об этом раньше, но жизнь в этом зазеркалье притупила мое острое как бритва восприятие.

— Все в порядке, — сказала я ей, хотя это была неправда.

Если не считать кровати, занавески, окна и раковины, в помещении больше ничего не было.

Но постойте! Мой глаз и разум сосредоточились на шкафчике в нише.

Секунду спустя я уже разглядывала сквозь стекло медицинские принадлежности. Корпия и рыбий жир, как сказала Фицгиббон. Но на самом деле там было кое-что еще: марля, хирургические тампоны, ленты и ножницы, йод, меркурохром, аспирин, горчица (для пластырей и припарок, я полагаю), повязки, белая эмалированная миска, щипчики, резиновые перчатки, деревянные палочки, чтобы прижимать язык во время осмотра… и все это, к несчастью, за стеклом.

Я подергала дверь, но она была заперта. Я тихо выругалась.

Я могу разбить стекло, но это уже крайности, и кроме того, это слишком шумное мероприятие, которое, скорее всего, привлечет ненужное внимание.

По глупости я оставила свой многофункциональный крестик на раковине, когда умывалась: еще одно доказательство того, что чистоплотность, как и набожность, может быть чрезмерной.

Быстрый осмотр комнаты показал, что мне не из чего сообразить подходящий инструмент. Матрасная пружина могла подойти, но на это не было времени.