Сеньор Виво и наркобарон

Путешественники остановились на ночлег в лимонной роще, повесили индейский гамак. Ночь остудила мир до живительной прохлады, дождя не намечалось; усевшись под деревьями, влюбленные прислушивались к обезьяньим крикам, поглядывали на светляков, пили кофе и спорили, могут ли передавать бешенство летучие мыши. Когда парочка стала забираться в гамак, это была потеха, потому что сразу двоим в него залезть и не вывалиться весьма сложно. Аника удерживала гамак, лежа поперек сетки, чтобы Дионисио тоже залез; опытным путем они открыли секрет, столетиями известный индейцам: в гамаке удобнее всего ласкать друг друга, лежа наискосок. Потом они крепко, без сновидений уснули и пробудились поутру, опухшие от укусов и слегка поджаренные солнцем.

Дионисио гнал машину на бешеной скорости, чтобы кабину продувало ветром, и к тому же им хотелось успеть в Пуэсто-Гранде к четырем часам и посмотреть, как знаменитый механический негритенок на городских часах выскакивает и бьет молоточком в колокольчик. В означенный час кукла шатко выехала из ниши, нерешительно тюкнула четыре раза в колокольчик и убралась восвояси. Возникло ощущение разочарованной пустоты, какое часто бывает после встречи с чудесами техники, но все равно пара направилась отметить свое прибытие в мотель «Майами». В баре, где кишели куры, а единоличным хозяином проживал боров, жравший сигаретные окурки и огрызки сигар, Аника спросила:

– Тебе не кажется, что мы сами чокнутые?

С приближением к родительскому дому Дионисио почувствовал, как внутри разливается тепло. Их род происходил из Ипасуэно, но семья генерала проживала в департаменте Сезар уже так давно, что Дионисио считал своим настоящим домом Вальедупар, тем более что сумасбродные причуды местных жителей как нельзя лучше подходили его характеру, а на одуряющую жару и разрушительные ливни, ненасытных прожорливых насекомых и назойливый стрекот охрипших сверчков в темноте можно не обращать внимания.

Родители Дионисио жили теперь в доме неоколониального стиля с облупившейся краской и прохладными внутренними дворами. Во дворе находилась увитая бугенвиллией копия аристотелевской беседки и разбит обширный сад, стараниями матушки-садовницы превращенный в благотворный лес, – каждое знаменательное событие отмечалось посадкой деревца, и теперь обитатели дома задыхались в непомерном изобилии авокадо, гуайявы и цитрусовых. Генерал обычно давал солдатам наряды на сбор плодов, а потом корзины выставлялись перед воротами, и караульным приказывалось раздавать фрукты нуждающимся женщинам и изголодавшимся путешественникам.

Сам дом будто примирился со временем. В нем жили воспоминания о помпезных празднованиях и визитах высокопоставленных особ, он словно удалился на заслуженный отдых, чтобы выращивать розы и основательно Расслабиться, не испытывая горечи, не сожалея о прошедшем. В коридорах висели фамильные портреты, и среди них изображение графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры с дырочкой на носу, которую посредством духового ружья проделал в юные годы генерал, желая отомстить предку за суровый укор в лице. На стенах висели коллекции сабель, пик и мушкетов колониальной эпохи, а еще часы, такие старые, что застали времена, когда никто никуда не спешил, и потому не требовалось минутной стрелки. Одна из домашних кошек завела привычку пихать в механизм живых мышей, и теперь в часах проживало небольшое, но процветающее семейство, члены которого овладели искусством точно определять время, когда пора прятаться от движущихся деталей.

Род Дионисио был древним, родословная документирована, отчего все члены семьи ощущали уверенность в своем праве на существование. Генерал уже настолько запутался в семейных традициях, что порой забывал, в каком веке живет, и супруга ему напоминала. По складу ума он был сугубо мирным человеком, на лице его застыла озадаченность, а своими чувствами генерал управлял, руководствуясь военным пониманием порядка и принципами разумного человеколюбия.