Сеньорита

— Доктора говорят — очень вредная привычка. Я ведь спортсмен.

— Оставьте! Для докторов любая привычка — вред… А у меня отличные сигары. Вы ведь любите сигары?

Сигар Денису курить не приходилось. Но не сознаваться же в этом перед отцом Ольги? И он согласно кивнул.

— Вот и отлично! — обрадовался Рязанцев. — Пройдемте в патио, там удобно. И лишних глаз не будет.

Загадочный «патио» оказался уютным двориком со скамеечками, тенистыми деревьями неизвестной Денису породы и маленьким фонтанчиком посередине. Действительно, удобно побеседовать и покурить в тишине и покое.

— Угощайтесь, — протянул гостеприимный хозяин деревянный ящичек.

Денис сигару выбрал, но хитроумно решил посмотреть, как граф будет ее раскуривать. И вслед за ним проделал те же манипуляции. Затянулся сладковатым дымом и… не смог раскрыть рта! Иначе раскашлялся бы отчаянно.

Рязанцев сделал большие глаза:

— Вы затягиваетесь сигарами, мой друг? Позволите так вас называть, без церемоний?

Покрасневший от сдерживаемого кашля, пилот только кивнул.

— Ну что вы, зачем же так? Достаточное количество дыма и так попадет в легкие. Сигарами ни в коем случае не надо затягиваться!

Денис, наконец, проглотил дым и смог ответить сиплым голосом:

— Отвык на войне. Мы все больше папиросы или трофейные сигареты…

— Немецкие? Полная дрянь, я как-то пробовал. А вот русских папирос здесь не достать. До сих пор иногда снится, что я «Дюбек» курю.

— Он и сейчас продается, — сказал Денис, осторожно набирая в рот сигарного дыма.

Лицо графа вдруг неуловимо изменилось. Какая-то тень тоски появилась во взгляде, стали виднее морщины на лбу.

— Не будем об этом… — попросил он, и пилот понял, что Рязанцеву больно вспоминать об оставленной родине. Хотя и давно он ее покинул. «Ностальгия» — вот как это называется. Он слышал, что многие эмигранты этим заболеванием страдают. И искренне не понимал, почему все же не возвращаются в страну. Если, как вот в этом случае, ничем революции и народу не навредил, то отчего не приехать? Конечно, там не будет такого роскошного дома, и работать, наверное, придется. Но зато — на родине!

Однако ни о чем этом говорить он не стал. Раз граф сам разговора не заводит и даже просит о родной стране не упоминать, значит, имеет на то свои резоны.

— А кто ваши родители? — вдруг спросил Рязанцев.

— Я их не помню, — сознался Денис. — Вырос в детском доме. Только фамилия и отчество остались. Настоящие. А то у нас многим придумывали.

Александр Петрович на несколько секунд задумался. Потом сказал неуверенно:

— Помнится, знавал я одного Вершинина. И, кажется, его звали Игорем… Игорем Викторовичем. Но тот был полковником, кавалеристом. Так что, скорее всего, это просто совпадение.

— Мне тоже так кажется, — с облегчением выдохнул Денис, напрягшийся было при первых словах графа. Отец — полковник царской армии! Еще чего не хватало! Не может быть у советского военлета родителей буржуев. Ну, никак не может!

— Хотя… — Рязанцев впился взглядом в лицо пилота. — Да нет, показалось!

— Что показалось? — опять похолодел Денис.

— Какое-то сходство, черты едва уловимые. Нет, все равно ерунда! Да и давно это было, еще до Великой войны. Я ведь тогда помоложе был, легкомысленнее. Всякое случалось. И приключения разнообразные были. Хорошо, вовремя опомнился, взялся за ум. В политику совершенно не хотелось, для военной службы поздновато. Но чувствовалось в воздухе что-то назревающее, что-то очень нехорошее. Так, кстати, потом и случилось, как вы, должно быть, помните.

— Нет, — помотал головой Денис. — И не могу я этого помнить. Мне ведь всего двадцать пять лет. Я хоть и родился до войны и революции, совершенно их не помню. Осознавать себя начал только в детском доме.

— Дальше как жили, Денис Игоревич?

— Обыкновенно, как все. Ремесленное училище, завод, ОСОАВИАХИМ, потом летная школа.

— И сюда каким образом попали?

— Объявили набор добровольцев. Почему-то я один прошел. Остальные здесь — более опытные товарищи, у них учился мастерству.

И спохватился! Ведь он сейчас военную тайну выбалтывает! И кому? Какому-то графу царских времен, которого знает от силы полчаса. Пусть и милейшему человеку, судя по всему, но все же буржую! Надо как-то выкручиваться…

— Что мы все обо мне да обо мне, Александр Петрович? У вас ведь жизнь куда интереснее! Как вы тут живете, как Ольга?

— Вы назвали мою дочь Ольгой, я правильно понял?

— Ну, да! Ведь нет же такого имени — Олга! Зачем язык ломать?

— Да вот, видите, — вздохнул граф. — В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не лезут. Местные так ее и кличут, без мягкого знака. Ну, и мы привыкли. Меня, вон, тоже Алехандро обзывают. Не спорить же с ними?

— Ну, это вам решать. Я бы никогда не позволил мое имя коверкать!

Хозяин поместья усмехнулся невесело.

— Да и трудненько его было бы извратить. Разве что на Дионисио какого-нибудь. Кстати, славное имя! Был такой герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов.

— У нас его помнят, — заметил пилот.

— Так вот, по секрету, я — его отдаленный потомок.

— Я в курсе, — невозмутимо кивнул Денис.

— Дочка проболталась? Вот же егоза!