Думаю, мне не надо вам говорить, что я прожил всю неделю в постоянном страхе. Каждый вечер после закрытия редакции я спешил прямо домой, подняв воротник пальто и вздрагивая при каждом шорохе. К этому моменту я уже начал догадываться, что с моим предшественником произошло нечто ужасное, и стал опасаться за собственную жизнь. Чтобы не дать возникнуть такой же ситуации, которая могла бы потребовать принесения меня в жертву на алтарь «Натиска», я с удвоенным рвением старался собирать новости, благодаря чему я действительно созрел как журналист, а это в конце концов было самое главное.
Несмотря на все усилия, несколько месяцев спустя снова наступил полный штиль, еще хуже предыдущего. Мы смотрели на чистые белые листы, которые нечем было заполнить.
Я снова сидел и глядел на Флагга. По спине у меня пробегал холодок. Мне было страшно, но в то же время я был как зачарованный.
Флагг сидел несколько часов подряд, погруженный в глубокие размышления. Я знал, что он, наверняка, прикидывал вариант с моим исчезновением. Раз или два он задумчиво поглядел на меня, и я с ужасом наблюдал, как он меряет меня взглядом.
Затем он сделал быстрое движение, и я вскочил.
— Что у вас есть, Джербер? — спросил он.
— Ничего, — ответил я смущенно и почувствовал, как стучит мое сердце.
— Я пойду, — сказал он.
— Так рано?
— Да. Надо походить, послушать, о чем говорят, может, есть какие новости. Нам срочно нужно что-то.
Он вышел, а я упал на свой стул. Мне было ясно — я оказался в исключительно опасной ситуации. Единственное мое преимущество состояло в том, что он уже прикончил недавно одного своего сотрудника, и если за такой короткий, срок пропадет еще один, то это, наверное, не вызовет особого интереса у его читателей. Но я не мог знать точно, чего он напридумывал на самом деле. С этого момента мне следовало быть начеку.
И на следующее утро кризис все еще не кончился. После получасового размышления Флагг встал, нахлобучил шляпу и сделал мне знак. Молча и механически, как робот, я последовал за ним. Мы спустились вниз и сели в машину. По меньшей мере, полчаса мы ездили по тихим улочкам туда и сюда. Охотничье ружье он оставил висеть на стене, потому что в этот раз требовалось что-нибудь другое. Тут мы увидели женщину, которая переходила улицу. Флагг нажал на газ и великолепно поддел ее. Она перевернулась вверх ногами в воздухе и приземлилась на острые колья изящного заборчика. Я повернулся на сиденьи и посмотрел назад.
— Ну, — спросил Флагг.
— Она еще шевелится.
— Она и должна шевелиться. У вас есть заголовок? «Домохозяйку сбила машина, преступник-шофер сбежал с места происшествия». Будем обвинять подростков, и за одно достанется дорожной полиции. Затем обвиним городских бюрократов в том, что они подкуплены и торгуют водительскими правами. Понятно?
— Да, сэр.
— Хорошо, я высажу вас на следующем углу. Бегите назад и возьмите интервью у этой женщины. Не забудьте записать точно ее имя печатными буквами.
Из этого дела мы набрали материал на два номера. Разумеется, обвинение в коррупции нам пришлось взять назад, но мы сделали это в такой форме, что только усилили подозрение. Флагг, кажется, был рад, я тоже почувствовал облегчение, потому что прямая опасность моей жизни уже не угрожала.
Однажды Флагг спросил меня, как мне понравилось моя учебная практика.
— Очень понравилась, — ответил я.
— Вы многому научились?
— О, да, — ответил я. — Очень многому.
Флагг посмотрел на меня изучающим, неуверенным взглядом, и тут я понял, что он точно также боялся меня, как и я его.
В этот вечер я остался в редакции дольше обычного и просмотрел подшивки газеты.
Несмотря на ошеломляющее содержание некоторых статей, я был почти восхищен. Я нашел одну, напечатанную несколько лет назад, о «сумасшедшем поджигателе», который подпалил школу и больницу. В другой раз кто-то открыл клетку со львами, когда приезжал на гастроли цирк. Хищники сожрали троих, пока полиция не положила конец этому ужасу.
Затем было сообщение о том, как в группу туристок, которые сидели в лесу у костра, кто-то бросил ручную гранату. Эта история, приправленная душераздирающим интервью, тянулась на протяжении восьми выпусков газеты. Была также напечатана фотография Флагга, получающего премию Издательского союза за выдающиеся заслуги в распространении гуманной информации.
В этот вечер я возвращался домой быстрым шагом, охваченный доныне неведомым мне чувством. Всю ночь я ходил из угла в угол по комнате, куря одну сигарету за другой. Впервые в жизни я испытал все то волнение и напряжение, какое может вызвать журналистика. В висках у меня стучало так, будто голова готова была разлететься. Доныне в городке еще не было похищения детей, отравлений или сумасшедшего, который подкладывал бы бомбы. Я надеялся, что мне удастся при следующем кризисе навести Флагга на одну из этих идей.
Я едва мог его дождаться: засыпал спокойно. Очередной кризис в газете не заставил себя ждать. Мы снова молча сидели в редакции. Флагг, казалось, размышлял еще более удрученно, чем обычно. А я шлифовал совершенно сенсационный заголовок.