Sensitiva amorosa

 Десяток приезжих, в один жаркий день, в середине лета, отправился на обычную утреннюю прогулку; прошли ворота у опушки леса, подальше от большой дороги, и бродили по хвойному мху, куда глаза глядят, вдоль и поперек, попарно или группами. Как всегда, он и она держались несколько позади остальных, чисто инстинктивно, как бы по молчаливому соглашению, потому что им нужно было быть больше наедине и не иметь за спиной никого, кто бы вздумал следить за ними. Вскоре все исчезли, каждый в свою сторону, и они шли одни по змеившейся среди древесных стволов тропинке; лес, бесконечный во все стороны от них, быль как одна исполинская светлица, где невысоко до листвы и душно; стволы высились, как массивные колонны, поддерживавшие исполинскую крышу, сквозь которую солнечный свет играл пятнами и полосами на темной коре и темных хвоях в виде густой и мягкой подстилки на земле. Они шли долго не обмениваясь ни единым словом, с трепетом и волнением в душе и в чувствах пока, наконец как бы невольно не остановились у поросшей вереском круглой поляны на вершине небольшого холма, освещенного среди лесного полумрака солнцем, как лысина на макушке; вокруг них было тихо, и они были одни, эти двое, он и она; и они чувствовали: точно весь мир вымер, и не осталось ни одного человека кроме них его и ее, как Адама и Евы в раю; безмолвие и жара и сухой пряный запах вереска обволокли густой волною и тесно сжимали их; весь сложный механизм культуры бешено загудел вдруг, как гребное колесо, очутившееся в воздухе тогда как простой аппарат первобытного существа тяжело и глухо работал в глубине и нечто всплыло в них нечто тепло сосущее, -- неистовый половой восторг животного, петуха и курицы, наших первых прародителей, бродивших кругом и собиравшихся в пары в первобытных лесах. Он и сам не знал, как он обнял ее рукою и с самозабвением страсти шептал ее имя, и заметил это, когда уже было сделано, и чувствовал, что упругое и полное женское тело прижималось к нему, и горячее лицо придвинулось к его лицу и влажные дрожащие губы к его губам, и он увидел перед собою пару больших, пылающих, темных глаз; и недоставало еще одного мига опьянения, еще одного градуса тепла, одного малейшего движения в тяжелой дрожащей волне, чтобы они бросились на землю и грубо впились друг в друга; но что- то сразу развеяло туман вокруг его мозга и заставило его отступить назад, и позднее, обдумывая, что это могло быть, и исследуя свое душевное состояние в этот решительный миг, равно как и на обратном пути, когда они шли, тесно обнявшись, и она, в немом восхищении, взглядывала ему в лицо, и то и дело останавливалась, и обхватывала своими руками его шею, и тянулась своими влажными дрожащими губами к его губам, -- в глубине всего этого, как его зерно и сердце, он обнаруживал страх, чего? всего и ничего, -- какой-то голос, что у самого его уха, предостерегающе и тихо, называл его имя, страх жизни.

 Тоже было и позднее, когда они снова были вместе с другими; у него появлялись резкие порывы и содрогания страсти, и он сидел там молча и слушал их болтовню кругом и сознавал, что у него было нечто, чего они не подозревали и чего ни у кого не было, как сознавал, что он одинок среди них со своим великим скрытым счастьем; и все же что-то грызло его в душе среди этой их веселой беззаботности, чувство уныния, мучительное сознание, что он не свободен, связан навсегда, и что он должен поступать строго определенным образом, без какой бы то ни было возможности поступить иначе, точно он должен был так и хотеть; и часто, встречая ее взгляд, полный ликования или грез, он чувствовал укол в душе, и то, что он находил в ее взгляде, терзало его, -- это ее глубочайшее убеждение, что ее жизнь неразрывно связана с его жизнью; а она сидела там и думала, как на ее взгляд было естественно и не могло быть иначе, -- думала, что он чувствует то же, что она, -- и для защиты он в страхе втягивался внутрь, как испуганный и растревоженный еж. Вечером, на прохладном и волшебном лунном свете, это мучительное напряжение разрешилось в холодное спокойствие, но стоило ему ночью остаться совершенно наедине с самим собою, как случился внезапный и резкий, отраженный удар, и он чуть было не лишился чувств, весь похолодев от этого внезапного страха, что бурлил в нем, -- как бывает, когда на дворе темная ночь и человек совсем один и, погруженный в думы, бродит взад и вперед по комнате и вдруг, при повороте, замечает чужое лицо, прижавшееся к самому окну.