Сент-Экзюпери, каким я его знал…

У меня не было прямого контакта с Сент-Экзюпери в период между концом 1940 года и годом его гибели. Но я отвергаю подобные суждения. Тексты и свидетельства, опровергающие это утверждение, не менее многочисленны и не менее убедительны, чем те, которые подтверждают, будто бы мой друг впал в отчаяние. Я не стану заниматься здесь критикой разных точек зрения. То было смутное время, когда сместились нравственные координаты Франции. Позиция Сент-Экзюпери не соответствовала позиции ни одной из партий или групп, поносивших тогда друг друга. Он никогда не скрывал своего отвращения к лягушачьим болотам и осиным гнездам. Но все безупречные свидетели единодушно заявляют, что если и возникали порой разногласия между Сент-Экзюпери и какими-то политиками, запутавшимися в символах патриотизма, то только потому, что их мировоззрение отражало их скудный мир, бесконечно далекий от возвышенного мира моего друга.

Одни говорили, что причиной отчаяния Сент-Экзюпери стало искривление позвоночника, другие – будто он обнаружил у себя первые признаки рака. Я не подвергаю сомнению их свидетельства. Но все-таки надо отдать должное его достоинствам. Вспомните, с каким юмором Сент-Экзюпери рассказывал о том, что подумал однажды, будто заболел проказой. Вот почему я отказываюсь верить в его ипохондрию. Вместе с Пьером де Ланю[33] я полагаю, что порой Сент-Экзюпери был «близок к тревоге, но очень далек от отчаяния».

«…На сердце моем лежит тяжесть мира, словно я в ответе за него…» Мне слышится здесь не голос Правителя, а голос Сент-Экзюпери. Это чувство безграничной ответственности, вины за нищету и все преступления совершенно не соответствует методам Макиавелли, даже если Макиавелли верит в дух, а не в материю.

Сильный человек скажет, что чувство ответственности – это весьма сложно. Я не соглашусь. Если, старея, люди стараются освободиться от него, то потому, что мир кажется им слишком тяжелым и они предпочитают предоставить ему идти своим путем. Но случается, что даже безумец в минуты просветления вновь обретает в себе это чувство всемирной ответственности. Помню, однажды Сент-Экзюпери, так же, как я, был взволнован словами больной старухи из Сальпетриер, которые я ему передал: «Боги слишком старые, и поэтому на мне лежит забота о мире…»

«Так вероломно нарушить верность, умерев…» Эти слова в «Цитадели» не связаны с другими, они повисают внутри длинного пассажа, подобно подхваченным течением реки крупицам металла, которые искатели золота удерживают между пальцев. Тот, кто не испытывает сомнения и нежности, Тонио, превращает твою смерть в прекрасный акт чести и верности. Но в глубине моей души неизлечимая боль взывает: «Так вероломно нарушить нам верность, умерев…»

Разрозненные заметки

Репродукция акварелей Дюнуайе де Сегонзака,[34] иллюстрирующих в издании полного собрания сочинений Сент-Экзюпери текст «Письма заложнику», сопровождается такой надписью: «Кафе возле Флёрвиля… где Сент-Экзюпери написал “Письмо заложнику”».

Совершенно очевидно, что такое указание неверно. Достаточно прочитать первые строчки «Письма заложнику», чтобы понять: оно было написано в Америке.

Во Флёрвиле Сент-Экзюпери провел всего несколько часов. Если бы надпись соответствовала действительности, то получилось бы, что «Письмо заложнику» он написал между полуднем и примерно тремя часами дня.

Для большей точности установим «времяпрепровождение», расписание Сент-Экзюпери в тот день 1938 года. Сент-Экзюпери, моя жена, мой сын и я покинули Сент-Амур, селение Юры́, на стареньком «Бугатти». Флёрвиль находится в пятидесяти километрах от Сент-Амура. Туда мы добрались где-то около полудня или часа дня. Там и состоялся завтрак, о котором упоминается в «Письме заложнику». Потом мы отправились в Лион, где моя жена и сын сели в поезд, следующий до Сент-Амура. Я же поехал вместе с Сент-Экзюпери к его другу Шарлю Салесу, жившему в сельском доме возле Тараскона.

Сент-Экзюпери никогда больше не возвращался во Флёрвиль. Или, если предположить невероятное, он приезжал туда тайно. А это нелепо.

Прошло пятнадцать лет. Я не считал нужным вносить хронологическую поправку. Тем более что сам текст «Письма заложнику» сделал это. Но сегодня я все же испытываю потребность уточнить факты. Думаю, что читатели великого писателя имеют право на правду, пусть и в мелочах.

1 августа 1954 года

Получил «Жизнь Сент-Экзюпери»,[35] сборник фотографий с короткими комментариями. Семейные фотографии и моментальные снимки. Порой подписи, несмотря на свою краткость, затмевают изображение, оборачиваясь преувеличенно мелодраматической сентиментальностью. Например, госпожа де Сент-Экзюпери, читающая письмо сына. Это своего рода тщательно выстроенная мизансцена, позднейшая подтасовка. Госпожа де Сент-Экзюпери никогда не фотографировалась с письмом сына в руках. Хотя некоторые фотографии – в частности, Тонио в детстве – очень трогательны. Но, даже став взрослым, Тонио не утратил свои детские черты.