Сент-Ив

Нас встретила женщина в бомбазиновом платье и с крайне кислым выражением лица. Взглянув на хозяйку квартиры, я мысленно решил, что ее всю жизнь преследовали неудачи и что последняя из них обрушилась на несчастную очень недавно, может быть, накануне; я инстинктивно понизил голос, заговорив с ней. Она сказала, что у нее действительно отдаются комнаты, и даже решилась показать их нам. Спальня и гостиная находились рядом и из их окон открывался прекрасный вид; комнаты понравились мне своим размером, притом и убраны они были недурно; на стенах висели картины; на камине лежали раковины, на столе виднелось несколько книг, впоследствии я узнал, что это были религиозные сочинения, очевидно, экземпляры, поднесенные авторами. На них красовались надписи вроде: «Моему другу во Христе» или «Моей благочестивой приятельнице во Господе, Бесси Мак-Ранкин». Итак, мой друг во Христе показал мне комнаты, но этим дело и кончилось; квартирная хозяйка, по-видимому, и не думала о том, что было бы вполне естественно, и для меня крайне приятно — то есть не назначала цены за помещение; эта женщина покачивала головой; временами ворковала как голубь, и вообще казалась мне истинным воплощением печали и недоверия; своим до крайности сердитым голосом миссис Мак-Ранкин высказала мне целый ряд самых затруднительных условий, самых неприятных замечаний.

В заключение несносная женщина заметила, что она не обещает, что мне будут прислуживать.

— Отлично, сударыня, — сказал я, — ведь у меня же есть лакей.

— Он? — спросила она. — Господи! Да неужели он ваш слуга?

— Мне очень жаль, что он не нравится вам.

— Я не говорю этого. Но ваш лакей молод. Я думаю, он неспокойный малый. С ним хлопот не оберешься. Ну, а думает о религии этот юноша?

— О, да, сударыня, — быстро заметил Роулей.

Он сейчас же закрыл глаза, точно по привычке, и более поспешно, нежели благочестиво, произнес следующее двустишие:

«Матфей, Марк, Лука, Иоанн, благословите мой покой!».

— Гм!.. — послышалось только в ответ и затем наступило ужасное молчание.

— Ну, милостивая государыня, — сказал я, — по-видимому, нам не суждено слышать начала ваших условий; приступите же хоть к концу. Ну же, решитесь. Мы или должны совсем остаться здесь, или уйти сейчас же.

Квартирная хозяйка медленно зашевелила губами:

— Есть рекомендации? — спросила она голосом резким, как колокольчик.

Я открыл бумажник и показал ей пачку банковских билетов.

— Полагаю, это достаточно убедительно! — произнес я.

— Вам придется поздно подавать завтрак? — было единственным вопросом.

— Когда вы пожелаете, начиная с четырех часов утра и до четырех часов пополудни! — крикнул я. — Только скажите цифру платы, если ваш рот способен выговорить ее!

— Я не могу делать для вас ужинов, — звучало эхо.

— Мы не будем ужинать дома, неисправимая вы женщина! — кричал я, готовый плакать и смеяться. — Теперь делу конец! Я желаю жить у вас и приведу мое желание в исполнение! Вы не хотите сказать мне, сколько возьмете за квартиру? Прекрасно! Я обойдусь и без этого. Я вам верю! Если вы не умеете узнавать хороших жильцов, то я-то отлично понимаю, какая женщина будет для меня честной квартирной хозяйкой. Роулей, разберите чемоданы.

Поверите ли, женщина-маньяк принялась журить меня за неделикатность, однако победа осталась за мной. Выговоры квартирной хозяйки более подходили на салютные залпы, нежели на возобновление военных действий. Наконец миссис Мак-Ранкин соблаговолила принять нас к себе за очень умеренную цену. Я и мой слуга отправились ужинать. Однако мы потеряли много времени; солнце давно зашло; загорелись фонари; на ближайшей улице, Лейт-Род, уже раздавался голос ночного сторожа. Еще разыскивая свободные комнаты, я заметил недалеко от нашего нового жилища ресторан, стоявший за регистратурой. Мы прошли в него и сели, чтобы пообедать, хотя и было поздно. Едва успели мы заказать обед, как дверь отворилась и в комнату вошел рослый молодой человек. Он оглянулся во все стороны и подошел к нашему столу.

— Честь имею кланяться, многоуважаемые и почтенные господа. Не позволите ли вы страннику, пилигриму — пилигриму любви — бросить на время якорь рядом с вами? Я ненавижу сидеть за столом в одиночестве!

— Милости прошу, сэр, — сказал я, — хотя не знаю, имею ли я какое-либо право играть здесь нечто вроде роли амфитриона.

Он с удивлением взглянул на меня своими карими глазами и сел.

— Сэр, я вижу, что вы получили некоторое литературное образование! Чего мы выпьем, сэр?

Я заметил, что уже заказал портеру.

— Скромный напиток — благовременное утолительное средство, — произнес он. — Кажется, мне и самому не мешало бы выпить этого восхитительного напитка. В настоящее время мое здоровье ненадежно. Усиленные занятия были причиной прилива крови к моему мозгу; ходьба утомила… Кажется, она больше всего подействовала на мое зрение.

— Осмелюсь спросить, вы пришли издалека? — спросил я.