Сент-Ив

– Для начала новой жизни позвольте мне попросить вас прежде всего перешагнуть через порог моей столовой и разделить завтрак с одиноким холостяком.

Долго сидели мы за прекрасным завтраком, и все время мистер Робби продолжал развивать ту же поэму:

– Без сомнения, вы танцуете? – спросил он наконец. – Да? Прекрасно! В четверег бал в собрании. Понятно, вы должны быть на нем; в качестве уроженца этого города я пришлю вам билет. Я глубоко верю в то, что молодой человек – молодой человек. Только помилосердствуйте! Бросьте всех этих погонщиков, бродяг и так далее. Говоря о бале, я невольно вспоминаю, что у вас не будет знакомых дам… О, я понимаю, как это неприятно! Я и сам был молод… Если вас не страшит крайне скучная перспектива выпить чашку чая у холостяка-адвоката, в обществе, главным образом состоящем из его племянников, племянниц, двоюродных внуков, внучек, опекаемых и множества потомков его клиентов, придите ко мне сегодня, около семи часов. Полагаю, мне удастся показать вам двух-трех молодых девушек, на которых стоит взглянуть. На балу они могут быть вашими дамами.

Он бегло обрисовал мне несколько молодых девушек, которых я должен был встретить у него, и в заключение сказал:

– Наконец, вы познакомитесь с моим другом, мисс Флорой. Не стану пытаться описывать вам ее. Посмотрите сами.

Понятно, я поблагодарил мистера Робби за приглашение и немедленно пошел домой, чтобы принять внешний вид, достойный взора Флоры и той хорошей новости, которую я собирался сообщить ей.

Мой туалет вышел удачен – по крайней мере, я имею основание предполагать это. Мистер Роулей на прощание произнес: «Забирательно! Вид у вас, мистер Анн, первый сорт!» И даже каменная миссис Мак-Ранкин – как бы это выразиться? – была поражена, скандализирована, но поражена! Понятно, она посетовала на тщеславие, заставившее меня думать о костюме, но невольно любовалась результатом моего легкомыслия.

– Ах, мистер Дьюси, – сказала она, – какое это жалкое занятие для христианина! Вы думаете о вашей внешности в то время, когда учение Христа попрано, в то время, когда знамя Нового Завета повержено во прах! Лучше бы вы, забыв о суете, молились, стоя на коленях!.. Однако, мне приходится сознаться, что ваше платье идет вам. И если вы сегодня собираетесь встретиться с любимой вами девушкой, я готова извинить вас. Молодежь – всегда молодежь!

Она вздохнула.

– Помню, когда мистер Мак-Ранкин явился ухаживать за мной (давно это было, давно!), я надела зеленое платье, отделанное кантиками. Говорили, что оно очень шло ко мне. Я никогда не отличалась красотой, но мое лицо было бледно, выразительно и интересно.

Пока я сходил с лестницы, мистрис Мак-Ранкин все время стояла на площадке со свечей в руке и, перегнувшись через перила, смотрела на меня.

Мистер Робби давал не вечер, а вечеринку. Я не хочу сказать этим словом, что к нему собралось мало гостей; напротив, все комнаты его квартиры были переполнены; но хозяин не прилагал особенных стараний занять общество. В гостиной стояли столы, и старички играли в вист. В зале молодежь как умела развлекала себя. Дамы сидели; мужчины стояли кругом с равнодушным или важным видом. Очевидно, единственным средством не скучать была беседа; впрочем, на столах лежали прекрасно иллюстрированные журналы; мужчины показывали дамам иллюстрации. Мистер Робби большей частью сидел в карточной комнате и только мимоходом появлялся в гостиной. Очутившись среди молодежи, он, как шарик, перекатывался от группы к группе, имея вид всеобщего дядюшки.

В этот день Флора случайно встретила его.

– Ну, мисс Флора, – сказал он ей, – приезжайте сегодня пораньше; мне хочется вам показать одного феникса! Я говорю о мистере Дьюси; он мой клиент, и я в него влюбился.

Адвокат сказал еще несколько слов о моей наружности, и после этого Флора заподозрила истину. Поэтому, приехав вечером к адвокату, молодая девушка не была спокойна: ее мучило предчувствие. Флора села недалеко от двери; там-то я и увидел ее, окруженную роем скучных, вялых молодых людей. Когда я подходил к ней, она поднялась со стула и самым естественным образом приветствовала меня, очевидно, заранее приготовленной фразой.

– Как вы поживаете, мистер Дьюси? Я не видела вас целую вечность!

– Мне нужно многое рассказать вам, мисс Гилькрист, – сказал я. – Вы позволите присесть подле вас?

Ловкая девушка, сев у двери, бросила на стул, стоявший рядом с ее стулом, свою шаль и тем сохранила для меня место.

Она сняла шаль с сиденья; молодые люди, окружавшие ее, были так деликатны, что отошли и оставили нас вдвоем. Как только я опустился на стул, Флора принялась обмахиваться веером и, полузакрывшись им, шепнула:

– Вы безумец!

– Влюблен до безумия.

– Я не в состоянии этого переносить. Неужели вы не понимаете, что я испытываю? – произнесла она. – Что вы скажете Рональду, майору Чевениксу и моей тетке?

– Ваша тетка? – повторил я, вздрогнув. – Peccavi! А она здесь?

– Тетя играет в вист, – ответила Флора.

– Вероятно, она целый вечер не встанет из-за стола, – подсказал я.

– Быть может, – согласилась Флора. – Большей частью так бывает.