Сент Ив

— Он таков, что иметь с ним дело опасно, — отвечал поверенный. — Для вас эти огни — грозный знак, будьте начеку. Да, вот заговорил о нем — и призадумался: какое почтение и трепет внушал он прежде, как был представителен! И как близка минута, когда он будет повержен во прах! Здесь никто его не любит, скорее, мы даже ненавидим его, и, однако, у меня такое чувство… вряд ли в мои лета это можно назвать состраданием… вернее сказать, не хочется погубить нечто столь огромное и живописное, словно бы это даже не человек, а огромная фарфоровая ваза или огромная картина, которой нет цены. Ага, вот этого я и ожидал! — прибавил Роумен, когда замерцали огни второй кареты. — Теперь уже нет никаких сомнений. Первая карета была подпись, вторая — росчерк. Две кареты, во второй следует багаж — он всегда велик числом и увесист — и один из лакеев: без лакея виконт не может шагу ступить.

— Вы все повторяете «огромный», — заметил я, — но вряд ли он такого уж крупного сложения.

— Нет, — отвечал поверенный, — он примерно вашего роста, я так и сказал портным и, как вижу, не ошибся. И, однако, он всюду и везде главенствует, у него во всем особенный размах, и своими каретами, скаковыми лошадьми, игрой в кости и уж не знаю, чем еще, он всю жизнь создает вокруг себя такой шум, что поневоле проникаешься к нему почтением. Мне кажется, когда комедия окончится и его запрут во Флитской тюрьме и больше некому будет поднимать в мире шум, кроме как Буонапарте, лорду Веллингтону да атаману Платову, — в подлунном мире станет куда тише и спокойнее. Но это к делу не относится, — прибавил Роумен с усилием и отворотился от окна. — Теперь мы под огнем, мистер Энн, как говорит ваш брат военный, и нам давно пора готовиться к бою. Виконт не должен вас видеть: это было бы губительно. Пока ему известно только, что вы на него похожи,

— этого тоже сверхдостаточно. Если возможно, было бы очень хорошо, чтобы он не знал, что вы здесь, в доме.

— Уверяю вас, это совершенно невозможно, — сказал я. — Кое-кто из слуг явно держит его сторону, пожалуй, даже состоит у него на жалованье, к примеру, Доусон.

— Я тоже так думаю! — воскликнул Роумен. — И к тому же, — прибавил он в ту самую минуту, как лошадей первой кареты круто осадили перед портиком, — слишком поздно. Вот и он.

Мы стояли и тревожно прислушивались к разнообразным звукам, что возникли в безмолвном дотоле доме: хлопали, отворяясь и затворяясь, двери, совсем близко и в отдалении слышались торопливые шаги. Было очевидно, что для всех домочадцев приезд моего кузена — поистине событие, едва ли не торжество. И вдруг среди этой отдаленной и невнятной суматохи раздались быстрые, легкие шаги. Они приближались, становились все отчетливей

— вот они уже на лестнице, в коридоре, вот затихли у моей двери, и тут же раздался негромкий, торопливый стук.

— Мистер Энн, мистер Энн! Впустите меня, сэр! — услышал я голос Роули.

Мы впустили его и мигом снова заперли дверь.

— Это он самый, сэр, — запыхавшись, вымолвил

Роули. — Прикатил.

— То есть виконт? — переспросил я. — Мы так и полагали. Еще что, Роули? Выкладывай! У тебя еще какие-то новости, по лицу вижу!

— Верно, мистер Энн, — сказал мой слуга. — Мистер

Роумен, сэр, ведь вы ему друг, правда?

— Да, Джордж, я ему друг, — отвечал Роумен и. к величайшему моему удивлению, положил руку мне на плечо.

— Так вот, стало быть, — сказал Роули, — мистер

Поуль пристал ко мне с ножом к горлу! Чтоб я заделался доносчиком! Я знаю, он с самого начала метил меня к этому делу приспособить! С самого начала видать было, чего ему надо… все ходит вокруг да около, говорит все обиняками да намеками! А нынче ввечеру взял да напрямик и выложил! Чтоб я ему вперед говорил все, что вы собираетесь делать; и вон что дал, чтоб я не думал, будто задаром стараюсь. — И Роули показал нам монету в полгинеи. — Ну, я, понятно, взял! Почернеть мне и посинеть! — закончил он словами той шуточной клятвы и искоса глянул на меня.

Он совсем забылся и сам уже это почувствовал. Выражение его глаз мгновенно изменилось: из многозначительного стало умоляющим, то был уже не сообщник, а провинившийся, и с этой минуты перед нами предстал образцовый, отлично вымуштрованный слуга.

— Почернеть и посинеть?! — повторил стряпчий. -

Он что, бредит?

— Нет, — возразил я, — просто он мне кое о чем напоминает.

— Что ж, надеюсь, на него можно положиться, — сказал Роумен. — Так, значит, ты тоже друг мистеру Энну? — спросил он юнца.

— С вашего позволения, сэр, — отвечал Роули.