Сент-Ив

Люди соскучились стоять и ждать, и по пятам за мною струился веселый смешок — надобно же им было развлечься. В жизни не видал я сборища, которое так безрадостно дожидалось бы обещанного представления. Правда, дождь уже перестал, и засияло солнце, но обладатели зонтиков никак не соглашались опустить их и все еще держали над головой с таким мрачным видом, точно бросали вызов сжалившейся над ними наконец природе и судорожным усилиям худшего во всем городе оркестра, который пытался их развеселить.

— Скоро он наполнится, Джек?

— Скоро.

— И тут же полетит?

— Да уж верно так.

— Ты в шестой раз смотришь?

— Вроде того.

Мне вдруг подумалось, что, ежели бы мы собрались не на торжество Байфилда, а на его похороны, все глядели бы куда веселей.

Сам Байфилд перевесился через край корзины, над которою покачивался шар, размалеванный бурыми и голубыми полосами, и хмуро и деловито отдавал распоряжения. Впрочем, быть может, он просто прикидывал, сколько продано билетов. Я протиснулся вперед в ту минуту, когда его помощники убирали кишку, по которой в шар накачивали водород, и «Люнарди» постепенно распрямлялся и натягивал канаты. Кто-то шутки ради подтолкнул меня, и я оказался на свободной площадке под шаром.

Вдруг меня окликнули, я круто оборотился и задрал голову.

— Кого я вижу! Черт меня побери, да это же Дьюси! Товарищ моей юности и опора преклонных лет! Как поживаете?

Это оказался мой шалый приятель Далмахой! Он цеплялся за один из десятка канатов, что удерживали воздушный шар, и вид у него был такой, точно все происходящее — дело единственно его рук и его искусства; он был так неописуемо и непревзойденно пьян, что все ухищрения, с помощью которых я пробрался сквозь толпу, показались мне попросту бездарным, жалким кривляньем.

— Уж извините, не могу выпустить канат. Собственно, мы всю ночь глаз не сомкнули. Байфилд нас покидает, он жаждет скитаться в мирах, где еще не ступала нога человека...

Пернатых вольный рой крылами режет выси,
Куда вовек не взмыть ни окуню, ни рыси.

— Но Байфилд это сделает — Байфилд в своем великанском «Дурарди». Один удар ножа (я все надеюсь, что он придется не по моей руке) — и канат разрублен, наш общий друг парит в эмпиреях. Но он вернется. О, не грусти, он будет здесь опять и снова примется за эти окаянные полеты. По Байфилду, это и есть закон тяготения.

Мистер Далмахой заключил свою речь неожиданно — затрубил, подражая рожку почтовой кареты; я взглянул вверх и увидел над краем корзины голову и плечи Байфилда.

Он сразу же сделал вполне естественный вывод из моего наряда и поведения и громко застонал.

— Уходите, Дьюси! Убирайтесь отсюда. Хватит с меня и одного болвана. Вы двое обращаете мой полет в посмешище.

— Байфилд! — нетерпеливо перебил я. — Я не пьян. Скорей спустите мне лестницу! Сто гиней, если вы возьмете меня с собой! — Я уже заметил в толпе человек за десять от меня рыжую голову второго сыщика.

— Ну, ясно, такое можно ляпнуть только спьяну! — отвечал Байфилд. — Убирайтесь или хоть ведите себя пристойно. Я буду говорить речь. — Он прокашлялся: — Леди и джентльмены...

Я сунул ему под нос пачку ассигнаций.

— Вот деньги. Ради бога, прошу вас! За мной гонятся судебные приставы! Они тут, в толпе!

— ...зрелище, которое вы почтили своим просвещенным вниманием... Говорю вам, не могу! — Он глянул через плечо в глубь корзины. — ...Вашим просвещенным вниманием, не требует долгих объяснений и похвал.

— Слушайте, слушайте! — закричал Далмахой.

— Ваше присутствие здесь доказывает искренность вашего интереса...

Я развернул ассигнации у него перед носом. Он моргнул, но решительно возвысил голос.

— Вид одинокого путешественника...

— Двести! — выкрикнул я.

— Вид двухсот одиноких путешественников... зрелище, зародившееся в мозгу Монгольфье и Чарльза... А, к черту! Никакой я не оратор. Какого дьявола...

Толпа сзади колыхнулась, заволновалась.

— Гони этого пьяного осла! — выкрикнул кто-то.

Тотчас я услышал голос моего кузена — он требовал, чтобы ему дали дорогу. Уголком глаза я на миг увидел его багровую, вспотевшую физиономию — он перепрыгивал через баллоны, из которых в шар перекачивали водород. И тут Байфилд выбросил мне веревочную лестницу, закрепил ее, и вот я уже карабкаюсь по ней, как кошка.

— Руби канаты!

— Держите его! — завопил мой кузен. — Держите шар! Это Шандивер, убийца!

— Руби канаты! — еще того громче заорал Байфилд, и, к моему несказанному облегчению, я увидел, что Далмахой старается изо всех сил. Чья-то рука ухватила меня за пятку. Под рев толпы я отчаянно лягнул ногой и почувствовал, что удар достиг цели — каблук пришелся кому-то по зубам. И в тот миг, когда толпа рванулась за мною, шар закачался и прянул ввысь, а я подтянулся на руках и перевалился через край корзины внутрь.