Сент-Ив

— Да, это неловко, — согласился я. — Вы во всеуслышание объявили себя одиноким путешественником, а здесь, даже если смотреть невооруженным глазом, нас четверо.

— Но что же мне делать? Разве я виноват, что в последнюю минуту ко мне ворвались двое сумасшедших...

— Не забывайте также про Овценога.

Байфилд определенно начинал выводить меня из терпения. Я оборотился к безбилетному пассажиру.

— Быть может, мистер Овценог соизволит объясниться? — спросил я.

— Я уплатил вперед, — начал Овценог, радуясь случаю вставить хоть слово. — Я, видите ли, человек женатый.

— Итак, у вас уже двойное преимущество перед нами. Продолжайте, сэр.

— Вы только что были так любезны, что назвали мне ваше имя, мистер...

— Виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив.

— Ваше имя нелегко запомнить.

— В таком случае, сэр, я мигом приготовлю для вас памятку специально для этого путешествия.

Но мистер Овценог вновь заговорил о своем:

— Я человек женатый, сэр, и... понимаете... миссис Овценог, как бы это получше выразиться, не очень одобряет полеты на воздушном шаре. Она, видите ли, урожденная Гатри из Дамфрис.

— Ну, тогда все понятно! — сказал я.

— Для меня же, сэр, напротив, аэростатика давно уже стала самой притягательной наукой. Я бы сказал даже, мистер... Я бы сказал, она стала страстью всей моей жизни. — Его кроткие глаза так и сияли за стеклами очков. — Я помню Винченце Люнарди, сэр. Я был в парке Гериота в октябре тысяча семьсот восемьдесят пятого года, когда он поднялся в воздух. Он спустился в Купаре. Городское общество игроков в гольф поднесло ему тогда адрес, а в Эдинбурге он был принят в Сообщество блаженных нищих, — это было подобие клуба или лиги, оно уже давно покончило счеты с жизнью. Лицо у Люнарди было худое-прехудое, сэр. Он носил очень странный колпак, если можно так выразиться, сильно сдвинутый сзади наперед. Потом этот фасон вошел в моду. Однажды он заложил у меня часы, сэр, я принимаю вещи в заклад. К сожалению, потом он их выкупил, а не то я имел бы удовольствие показать их вам. Да, теория воздухоплавания — моя давнишняя страсть. Но из уважения к миссис Овценог я воздерживался от практики... до нынешнего дня. По правде говоря, супруга моя уверена, что я поехал проветриться в Кайлз оф Бьют.

— А там и в самом деле много сквозняков? — неожиданно спокойным голосом спросил Далмахой.

— Я просто позволил себе выразиться фигурально, сэр. Она думает, хотел я сказать, что я там отдыхаю. Я уплатил мистеру Байфилду пять фунтов вперед. У меня и расписка есть. И мы условились, что я спрячусь в корзине и взлечу только с ним одним.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы для вас неподходящая компания, сэр? — вопросил я.

— Помилуйте, никоим образом! — поспешно возразил Овценог. — Но ведь это — дело случая, я мог бы оказаться в куда менее приятном обществе. — Я поклонился. — А уговор есть уговор, — закончил он.

— Это верно, — согласился я. — Байфилд, возвратите мистеру Овценогу пять фунтов.

— Вот еще! — возразил астронавт. — Да и кто вы такой, чтобы тут распоряжаться?

— Я, кажется, уже дважды ответил на этот вопрос, и вы меня слышали.

— Мусью виконт Как-бишь-вас де Ни-то-Ни-се? Слышал, как же!

— Вам не по вкусу мое имя?

— Нисколько. Будь вы хоть Роберт Берне или Наполеон Бонапарт, мать Гракхов или сама Валаамова ослица, мне-то какое дело? Но прежде я знал вас как мистера Дьюси, и вы, пожалуй, вообразите, что я мистер Непонимайка.

Он протянул руку к веревке, идущей от клапана.

— Что вы собираетесь делать?

— Спустить шар на землю.

— Как! Обратно на тот луг?

— Нет, это не получится, потому что мы попали в северное воздушное течение и летим со скоростью примерно тридцать миль в час. Но вон там, к югу, как будто виднеется Брод-Ло.

— А зачем вам надобно спускаться?

— Затем, что я все еще слышу, как вас позвал кто-то из толпы, и кричал он отнюдь не Дьюси, а совсем другое имя, и титул был вовсе не «виконт». В ту минуту я принял это за какую-то уловку полицейского, но теперь у меня появились весьма серьезные сомнения.

Этот человек был опасен. Я небрежно наклонился, притворяясь, будто хочу взять с пола плед, благо в воздухе вдруг повеяло пронизывающим холодом.

— Мистер Байфилд, разрешите сказать вам два слова наедине.

— Извольте, — отвечал он, отпуская веревку.

Бок о бок мы склонились над бортом корзины.

— Ежели я не ошибаюсь, — сказал я, понизив голос, — меня назвали Шандивером.

Байфилд кивнул.

— Джентльмен, который поднял этот преглупый, но чрезвычайно для меня опасный шум, был мой собственный кузен, виконт де Сент-Ив. Порукой в том — мое честное слово. — И, видя, что это заявление поколебало его уверенность, я продолжал самым лукавым тоном: — Не кажется ли вам теперь, что все это было просто шуткой, дружеским пари?

— Нет, не кажется, — отрезал Байфилд. — Да и слово ваше ничего не весит.

— В точности, как ваш воздушный шар, — сказал я, резко переменив тон. — Но, право, я восхищен, что вы так упорствуете в своих подозрениях, ибо, скажу вам откровенно, я и есть Шандивер.

— Убийца...

— Конечно, нет! Я убил его в честном поединке.