Сентябрь

— Боюсь, что ты не до конца отдаешь себе отчет, о чем идет речь.

— Ты так думаешь, Конрад?

— Мы будем ступать по тонкому льду.

— А нам незачем выходить на глубокие места. Можно ведь с краешку.

— Не уверен, что мне это придется по вкусу.

— Я насчет себя тоже не совсем уверена.

— За тридевять земель от твоего мужа и семейства я не только буду чувствовать себя подлецом, но, может, еще и вести себя начну, как подлец.

— Я готова рискнуть.

— В таком случае я больше ничего не скажу.

— Вот это правильно.

— Одно только: я лечу на «Пан-Американ», в одиннадцать утра из Хитроу.

— Может быть, мне удастся попасть на тот же рейс.

«Хуже всего в старости то, — размышляла Вайолет, — что радость не дается в руки даже, казалось бы, в самые счастливые мгновения». Ей бы сейчас радоваться, да вот, поди ж ты, невесело на душе.

Сегодня ее день рождения, и все вроде бы хорошо, лучшего и желать нельзя. Она сидит среди вереска над озером. В осеннем небе, прозрачно чистом, если не считать одной синюшной тучки на западе, сияет ласковое солнце. Внизу у воды отчетливо, как в перевернутый бинокль, видны приехавшие к ней на пикник гости; они теперь разобрались на группки и занимаются кто чем. Обе рыбачьи лодки уже спущены на воду, с одной удят Джулиан Глоксби и Чарльз Фергюсон-Кромби, с другой — Люсилла со своим австралийцем. Дермот отделился ото всех и собирает какие-то луговые цветы. Вирджиния и Конрад Таккер перешли по плотине на ту сторону и бредут рядком по узкой береговой полосе, сопровождаемые спаниелями Эдмунда. По пути они останавливаются, словно о чем-то спорят, или, подобрав плоские камешки, запускают вскачь по искрящейся воде. А кто-то остался на месте, расселись вокруг угасающего костра, греются на солнышке. Эди и Алекса сидят рядом. Миссис Глоксби, которая всегда хлопочет, всегда на ногах, прихватила с собой вязанье и книгу и сидит, отдыхает.

До Вайолет долетают слабые звуки. Порыв ветра, чей-то возглас, всплеск весел, птичий крик. Время от времени из-за гребня гор доносится треск ружейных выстрелов.

Все так, как должно быть. И однако же, на сердце у Вайолет тяжело. «Это потому, что я слишком много знаю, — говорит она себе. — Со мной все норовят поделиться. То ли дело — счастливое неведение… благодать. Как бы мне хотелось не знать, что Вирджиния и Конрад Таккер… этот видный симпатичный американец… что они любовники. Что в жизни Вирджинии наступил ответственный переломный момент; что, оставшись без Генри, она сейчас может принять какое-нибудь гибельное решение. И Эди меня тревожит: перестала ли она убиваться из-за Лотти?»

С другой стороны, есть неопределенности, которые лучше бы уж поскорее разрешились. Хотелось бы удостовериться, что роман Алексы не кончится разбитым сердцем, что Генри не очень тоскует сейчас по матери. И хорошо бы узнать, что таится в загадочной душе Эдмунда.

Ее семья. Эдмунд, Вирджиния, Алекса, Генри и Эди. Любовь и участие приносят радость, но они же могут оказаться жерновом на шее. И самое обидное, что Вайолет совершенно беспомощна и не может сделать ничегошеньки-ничего, чтобы помочь своим близким в трудную минуту.

Она вздохнула. Вздох получился довольно звучный. Опомнившись, Вайолет постаралась взять себя в руки и с бодрым видом обернулась к гостю, который, опираясь на локоть, полулежал поблизости от нее.

Она сказала первое, что пришло в голову:

— Я люблю цвет вереска, он напоминает самый красивый твид, рыже-лиловый, и коричневый, и зеленый. И люблю твиды, потому что они похожи на вересковые пустоши. Поразительно, что люди научились так подражать природе!

— Вы сейчас об этом думали?

А он не дурак. Вайолет покачала головой.

— Нет, — призналась она, — я думала о том, что получилось… не так.

— Что получилось не так?

Вайолет не вполне понимала, почему он пошел с ней. Она его не звала, и он не спрашивал позволения пойти с нею. Но когда она стала подниматься на гору, он просто зашагал рядом, словно между ними без слов так было условлено. И они поднялись наверх по узкой овечьей тропе. Вайолет шла первая, часто останавливаясь — полюбоваться видом, проследить полет куропатки, обломить веточку белого вереска. Когда поднялись на вершину, Вайолет расположилась отдохнуть, и он устроился тут же. Ее тронуло его желание побыть с нею, и настороженность в отношении к нему немного отступила. Потому что при первом знакомстве она испытала к нему недоверие. Готовая отнестись с симпатией к молодому человеку, которого полюбила Алекса, она, тем не менее, при виде его сразу насторожилась. Красивый, темноволосый… Нет, она не собиралась поддаваться его слишком очевидным чарам. А тут еще выяснилось, что его мать — Пенелопа Килинг. Новая тень упала на праздник Вайолет: оказалось, что Пенелопа умерла, и почему-то ей было очень больно это слышать. Сожаления задним числом хлынули ей в душу, хотя только она сама виновата, что так больше и не встретилась с этой яркой, обаятельной женщиной. И вот теперь уже поздно.

— Так что же получилось не так? — с мягкой настойчивостью проговорил Ноэль.

— Мой пикник, — ответила она, собрав разбежавшиеся мысли.